Благородство и пыль Третьяковки

«Берегите галерею и будьте здоровы», — этими словами попрощался с наследниками и с земным миром ее основатель Павел Тре­тьяков. Лучшего завещания и напутствия придумать просто невозможно. Подавляющее большинство сотрудников гале­реи и сегодня свято чтят заветы мецената, но встречаются и такие, чьи действия вызывают нелицеприятные вопросы…«Берегите галерею и будьте здоровы», — этими словами попрощался с наследниками и с земным миром ее основатель Павел Тре­тьяков. Лучшего завещания и напутствия придумать просто невозможно. Подавляющее большинство сотрудников гале­реи и сегодня свято чтят заветы мецената, но встречаются и такие, чьи действия вызывают нелицеприятные вопросы…

К русскому купечеству и пред­принимательству в совсем недавние времена у нас от­носились очень и очень неоднознач­но. В отношении же тех людей дела, обойти деяния которых было никак нельзя, порой пускались в ход иро­ничные прозвища типа «социальный феномен». Павлу Михайловичу Тре­тьякову в этом смысле повезло.

Он не только покупал приглянув­шиеся полотна, давая тем самым художникам средства к существо­ванию, он не просто подарил лю­бимому городу свое собрание, чего вполне хватило бы для почетного места в истории Москвы. Текстиль­ному магнату показалось жизненно необходимым построить для сво­его собрания красивейшее здание в древнерусском стиле, ставшее с тех пор одним из символов нашей столицы. Мало того, он завещал огромные деньги для поддержания галереи в достойном состоянии, хо­тя ради этого пришлось в какой-то степени ущемить интересы наслед­ников.

ПОСЛЕДНИЙ ВЕЛИКИЙ РЕАЛИСТ

Накануне 160-летия легендарная со­кровищница отечественного искус­ства осчастливила Москву и бесчисленных гостей столицы выставкой, о которой будут говорить и спорить еще десятилетиями. Если вспом­нить афоризм Бориса Пастернака, сказавшего, что гений — количе­ственный полюс качественного со­стояния человечества, то подобным полюсом советского и российского изобразительного искусства я без малейшего преувеличения рискну назвать творчество Гелия Коржева, впервые в максимально доступной полноте представленное в залах Третьяковки на Крымском Валу.

Судьба его с виду благополучна, однако на самом деле не лишена трагичности. Обласканный властя­ми, критиками, искусствоведами, художник удостоился всех мысли­мых и доступных в Советском Со­юзе званий и премий, возглавлял Союз художников РСФСР. Лавры, на которых он имел полное право почивать, были сверхнадежны, как и сам «соцреализм», к высшим до­стижениям которого причислили полвека назад коржевский триптих «Коммунисты» (фото на стр. 70). Помните, наверное, двоих музыкан­тов из перебитого в бою оркестра, на пороге смерти исполняющих «Интернационал», рабочего, само­забвенно пытающегося скопировать бюст Гомера в пролетарской сту­дии, демонстранта, поднимающего знамя, очевидно, выбитое из рук того, кто нес его раньше?! Та сказка, ради которой бились и страдали ге­рои Коржева, так и не стала былью, но это ни в коей мере не повод хоть как-то укорять художника за некое идеологическое ослепление. В этих хрестоматийных полотнах он ни на грош не был конформистом, изо­бражая своих героев воистину «в бою и черной бездны на краю».

Печальный парадокс в том, что эти-то работы и стали единствен­ными его творениями, которые хранятся в Третьяковке. Трагизм и в какой-то мере странность судь­бы Коржева в том, что больше всего его полотен оказалось в Миннеапо­лисе — городе на берегах Миссиси­пи. Честь и хвала поклоннику Кор­жева Рэю Джонсону, который посе­щал художника в Москве, устроил настоящий вояж его работ по США и, главное для нас, не поскупился, а предоставил картины из своего собрания для показа в Третьяков­ке, которая каким-то образом по­следнего великого реалиста XX века проморгала…

Сенсацией выставки стали кар­тины библейского цикла в позднем коржевском творчестве, когда ху­дожник на четверть века отстранил­ся от участия в том, что называют активной общественной жизнью, но в это самое время и создал то, что лишь теперь стало доступно, так сказать, граду и миру. Эти его работы безоговорочно ошеломляют.

ПЫЛЬ

Однако, кроме благородной патины времени, существует еще и пыль эпох, которой грядущие поколения гордиться вряд ли будут. Это я к то­му, что в не слишком давние годы под современным искусством не­которые сотрудники Третьяковки стали понимать и навязывать свое понимание не продвинутой в этом смысле публике в виде «произведе­ний» из женского белья или чем-то масляным намалеванного на орга­лите изображения, которое вполне справедливо могло восприниматься разве что в качестве опуса паци­ента психиатрической лечебницы в порядке изотерапии. Подобные изыски сторонники их включения в экспозиции оправдывали тем, что реализм скучноват, зато вот на ис­кусство, культивировавшееся галеристами «Гаража» или «Винзавода», народ так и валит.

Бывая и там, и там, лично я осо­бых ажиотажей не наблюдал, но дело не в отношении к беспредмет­ности и эпатажу, а в том, что де­монстрация всевозможных изысков подобного рода сокращала про­странство залов, где демонстриро­валось мощное и по сию пору не­дооцененное искусство довоенного периода. И вот что любопытно. Од­на из выставок программы первой Московской биеннале молодого ис­кусства запомнилась милыми игра­ми с классикой, которые я назвал бы еще играми в классики. Одна выпускница Суриковки добросо­вестно повторила матиссовский «Танец», включив при этом в свою версию дикарского хоровода у ко­стра космонавта в скафандре. Бы­ло еще полотно, автор которого не пожалел холста и красок на пив­ную банку, украсив ее фрагментом «Завтрака аристократа».

Поначалу эти молодежные заба­вы показались милыми шалостями, но все же трудно было уклониться от сомнения, а будут ли будущие поколения живописцев вписывать подобные эксперименты в картины, которым суждено появиться завтра и послезавтра?! При этом я ничуть не сомневаюсь, что вкус искусство­веда и галериста может быть весь­ма растяжим и частенько не совпа­дает с мнением публики со сторо­ны, к которой я себя причисляю.

Об этом, в частности, наша ре­дакция и намеревалась спросить ге­нерального директора Третьяковки Зельфиру Трегулову. Вопрос такого рода напрашивался хотя бы потому, что Зельфира Исмаиловна в одном из интервью незадолго до занятия нынешней должности поставила рядом пресловутый «Черный квадрат» и «Сикстинскую мадонну». Опять же это ее личная и не подлежащая порицанию точка зрения. Хотелось бы только выяснить: будет ли Третьяковка с приходом Трегуловой в кабинет генерального директора в основном «квадратиться» или станет все же уравновешивать «измы», не сбрасывая неугодное с «парохода современности».

Преддверие не вполне юбилейной, но почтенной, круглой даты, каковой является 160-летие, подсказывало задать вопросы и еще на кое-какие темы. Скажем, об успешно стартовавшем, но потом как-то растворившемся во времени Всероссийском конкурсе имени Тре­тьякова, благодаря которому полу­чили когда-то шанс заявить о себе многие тысячи претендентов на вни­мание искусствоведов и зрителей со всей страны. Интересно было узнать о планировавшемся в Замоскворе­чье «музейном квартале», где могли бы экспонироваться многие работы из недоступных публике запасников. Их, правда, время от времени пока­зывают в рамках, на мой взгляд, од­ного из самых успешных проектов галереи, но показывают буквально по чайной ложке…

Словом, вопросы имелись, но на просьбу о встрече, а прозвучала она на выставке Коржева, Зельфи­ра Исмаиловна торопливо заяви­ла, что она дает по четыре интер­вью в день, и переадресовала меня к представительнице пресс-центра, которая не пожелала представить­ся, посоветовав обращаться к Трегу­ловой по электронной почте.

Что ж, гендиректор одного из двух главных музеев национально­го искусства вправе дорожить рабо­чим временем. Мы умерили запро­сы и отправили письмо с перечнем интересующих тем для разговоров и фотосъемки, не настаивая на бе­седе именно с главой Третьяковки.

Через несколько дней не поже­лавшая представиться — видимо, это укоренившаяся традиция пресс-службы — девушка сказала по теле­фону, что письмо получено и на него непременно будет дан ответ. После­довавшее затем затяжное и так и не прервавшееся молчание, очевидно, призвано иллюстрировать народную мудрость — обещанного три года ждут!

МОЛЕБЕН ЗА ОЛИМПИАДУ

Но не будем более о грустном. Рас­скажем об одном немаловажном до­стижении Третьяковки, так сказать, дотрегуловской эры.

…Немногим ведомо, что после решения МОК предоставить Со­чи право стать хозяином зимней Олимпиады одним из адресатов поздравления наряду с городом-ку­рортом стала Государственная Тре­тьяковская галерея.

В ее филиале, которым являет­ся храм-музей святителя Николая в Толмачах, незадолго до отлета российской делегации в Гватемалу на решающий для выбора новой олимпийской столицы конгресс Международного олимпийского комитета был отслужен молебен за успешный для России исход голосования. Выбор церкви для уникального богослужения легко объясним. В ней находится глав­ная православная святыня нашей страны — икона Богородица Влади­мирская, привезенная из Констан­тинополя на Русь при князе Юрии Долгоруком.

Валентин Алексеевич Родио­нов, шестнадцать лет возглавляв­ший Государственную Третьяков­скую галерею, однажды рассказал мне о малоизвестных событиях, благодаря которым эта нацио­нальная реликвия обрела покой и надлежащий уход. После 1991 года многие иконы, хранивши­еся в музеях России, стали объ­ектами оживленных дискуссий и даже конфликтов между му­зейщиками, заботившимися о со­хранности шедевров, и священно­служителями, заинтересованными в том, чтобы раритеты были воз­можно более доступны верующим.

В 1999 году Борис Ельцин издал распоряжение о передаче Патриар­хии Владимирской иконы Богороди­цы, а также двух других драгоцен­нейших икон Третьяковки — Троицы Ветхозаветной кисти Андрея Рубле­ва и Богородицы Донской. Положе­ние казалось безвыходным. Тревогу усугубляло то, что Владимирская однажды уже покидала галерею ра­ди престольного праздника и ей это на пользу отнюдь не пошло.

Однако Родионову удалось встретиться с тогдашним главой РПЦ Алексием II. Патриарх не раз бывал в галерее, и у генерального директора сложились с ним весьма доброжелательные отношения.

- Я рассказал Его Святейшеству, что многие видные деятели куль­туры и искусства просят оставить эти иконы в нашей галерее, так как любые изменения привычных уже для них условий хранения могут нанести святыням невосполнимый вред, — вспоминал Родионов. — К этому времени церковь святителя Николая в Толмачах, неотделимая от комплекса зданий нашей галереи, уже обрела статус храма-музея. Не­лишним будет напомнить, что наш основатель Павел Михайлович Тре­тьяков с начала 1850-х годов до кон­ца своих дней был его прихожани­ном. Храм вошел в состав Государ­ственной Третьяковской галереи на правах отдела, сотрудники которого заняты изучением и сбережением иконы. Отдел возглавил настоятель церкви отец Николай Соколов. Мы предложили передать Владимир­скую икону Божией Матери в этот храм. В нем постоянно проходят службы и верующие могут беспре­пятственно поклоняться святыне. Обсуждение очень деликатной темы шло непросто, но в итоге удалось достичь взаимопонимания.

Нельзя не согласиться с Валенти­ном Алексеевичем, что достигнутый вариант договоренности с Патриархи­ей действительно был наиболее удач­ным и приемлемым для всех.