Письмо первое

«Дорогая, единственно любимая Надёк!

С глубоким волнением раскрыл конверт и читал письмо. Неужели это писала ты? Я думал, что новая семья, муж и время стерли из твоей памяти воспоминания о былом. И вдруг передо мной встала моя Надёк! Кто внушил тебе мысль о том, что я сержусь? Как я могу сердиться на свое божество, которое всю жизнь царит в моей душе. Вспомнились стихи, написанные мною в18-м году, или25 лет назад.

Я увидел тебя первый раз летом

Белое платьице… кудри как смоль,

Очи прекрасные - томно глубокие,

Быстрые, ясные - словно огонь!..

Ты права, никто и ничто не может искоренить чувства, с которыми я прожил всю свою жизнь.

Ты права, когда, читая мои письма к Наташе, вспоминала меня. В письме, которое я им писал, так и рвалось: «Попросите Надю написать мне хотя бы пару теплых слов».

Да я, кажется, так и написал в одном письме.

А потом написал и тебе. Но я боялся нарушить твой покой старыми воспоминаниями. Зачем я буду напоминать о себе и бередить старые раны. А в душе я все же думал, что наше чувство не могло уйти без следа в твоей душе. Теперь я снова счастлив, зная, что ты все же помнишь обо мне. Твои слова влили в меня новую волну энергии и силы наподобие переливания крови. Я снова хочу воевать со всеми чертями, несмотря на свою седую голову. Вот подлечу свои старые раны и снова пойду бить фрицев до тех пор, пока или их всех прогоним с нашей земли, или я сложу свою голову где-нибудь в снежном завале.

Дорогая Надёк! Моя радость! Теперь я снова буду жить мечтой, что увижу тебя, увижу твоих деток, твоего мужа, с которым мы, наверное, будем друзьями.

Ведь никто все равно не сможет изменить того, что пережито, или вырвать из сердца чувство, которое срослось с ним и может умереть только тогда, когда сердце перестанет биться.

Надёк! Представь себе такую картину.

С небольшой высотки, занятой красными бойцами, через лощину, простреливаемую немцами с обеих сторон перекрестным огнем, ползет боец на командный пункт батальона.

Дело было в июльский полдень. Одет он легко и только стальная каска покрывает вспотевшую голову да винтовка мешает пластунским движениям. Половина опасного места уже пройдена, осталось только переползти бугорок, где трава, правда, была реже, и он скроется из поля зрения вражеских дзотов. Но в этот момент враг заметил бойца и открыл пулеметный огонь. Пули косили траву справа и слева, пели над головой, ковыряли землю, вырывая куски дерна… Но боец все полз. Оста-лось8-10 метров и он скроется из глаз. Тогда враг пустил очередь трассирующих(горящих) пуль, чтобы видеть, куда они впиваются. И вот одна пуля, скользнув по ребрам и пробив грудные мышцы, ударилась в металлический (немецкий) очешник, бывший в кармане гимнастерки, остановилась, продолжая гореть.

Боец, вздрогнув, замер - притворяясь убитым, в то же время прижимая грудь к земле, чтобы потушить горящую гимнастерку. Немец, уверившись в удачной охоте, прекратил огонь.

Пуля, даже потухнув, продолжала печь тело, запахло жареным мясом, но двигаться было равносильно смерти, и боец лежал, в кровь кусая губы.

Так продолжалось 20-30 минут. В эти минуты, лежа под ливнем пуль и туша своим телом и кровью горящую пулю, боец вспомнил всю свою жизнь. Все светлые радостные минуты, как на экране, прошли перед его мысленным взором. И кого он видал в этот момент? С кем прощался навсегда? На этот вопрос сможешь ответить и ты. Других слов я говорить не буду; поговорим, если удастся вернуться. Но знай, что всегда и везде, все святое и светлое, что живет в моей душе, связано с воспоминаниями о нашем прошлом.

Напиши подробнее о муже: его имя и отчество, в качестве кого служит, так как я двоих однофамильцев и, может быть, даже встречался с ним, тем более что я на том же фронте. Передай привет своим деткам от незнакомого для них бойца - гвардейца, почетное звание которого получено нами от т. Сталина за успешные бои.

Письмо не вместит всего того, что хотелось бы сказать и излить свою одинокую душу, так как в жизни, особенно за последние годы, у меня окончательно остались только светлые воспоминания о тебе да моих девочках, которых я люблю и которые любят меня.

На днях напишу тебе еще письмо, более спокойное, и прошу разрешить мне изредка писать тебе, конечно, с надеждой на получение хотя бы коротеньких ответов.

Целую твои ручки.

 

Всегда твой Алексей.

10/II 43 г.»