Памятник Симеону Полоцкому может появиться в Москве
И прямое отношение к этому событию имеет Союзное государство, готовое поддержать идею
Узкая улочка параллельно Новому Арбату. Что ни шаг, то иллюстрация к истории русской культуры. В нескольких шагах от Поварской жил Лермонтов. В церкви Симеона Столпника на углу Большой Молчановки венчался граф Шереметев со своей крепостной актрисой Прасковьей Жемчуговой. Перед тем же иконостасом не раз стоял Гоголь… У самой церкви памятника писателю нет, однако наискосок от храма — фамильная мастерская скульпторов Рукавишниковых, где среди многих других работ семьи потомственных ваятелей можно увидеть самую удивительную из всех существующих статую автора «Мертвых душ», которого Александр Рукавишников высек из мрамора единым в трех лицах. По его замыслу Николай Васильевич держит в руках два своих скульптурных портрета. Гоголь предстает и одухотворенным, и скорбным, и даже веселым.
Эту вот мастерскую, по двум этажам которой путешествуешь словно по музею, и посетил Государственный секретарь Союзного государства (СГ) Григорий Рапота в ответ на письмо младшего из представителей династии, члена-корреспондента Российской академии художеств Филиппа Рукавишникова. Скульптор обратился в Постоянный Комитет СГ с пожеланием принять участие в конкурсе на лучший проект памятника Симеону Полоцкому — российско-белорусскому литератору, мыслителю, богослову, наставнику старших детей царя Алексея Михайловича.
Личность Полоцкого удивительно многогранна даже для того времени, характерного универсальностью талантов. Среди многих его увлечений не на последнем месте была весьма уважаемая в то время астрология. Сам Пушкин писал, что именно Полоцкий, размышляя о тайнах звезд, предсказал рождение царевича Петра и удивительное будущее, которое ему уготовано.
Нет сомнений, что монумент, который, возможно, появится на Никольской улице напротив здания, где некогда располагалась Славяно-греко-латинская академия, должен стать достойным напоминанием о человеке, чье имя весьма дорого народам наших двух стран. Поэтому Григорий Рапота счел необходимым познакомиться с творчеством одного из претендентов на соискание почетного права пополнить своей работой скульптурное созвездие Москвы. А поскольку Филипп Рукавишников уже четвертый представитель династии, не пожелавшей продолжать наследственное купеческое дело, а нашедшей себя в изобразительном искусстве, то в мастерской на Большой Молчановке речь шла пусть даже и в разной степени обо всех ее представителях.
Прапрадеда Филиппа в Нижнем Новгороде именовали «железным стариком». Разбогатевший на железном промысле и не чуравшийся при этом ростовщичества, он запомнился землякам широтой натуры, благотворительностью и чудачествами. Разделив гигантское состояние между детьми, он обеспечил им безбедную с виду жизнь, но бремя богатства они несли по-разному. На их счету красивейшие здания Нижнего Новгорода, про одно из которых сохранилось забавное предание: на вопрос архитектора, в каком стиле заказчик хотел бы увидеть свое будущее владение — в классическом, мавританском, барочном или еще каком-нибудь, волжский миллионщик ответил, что надо строить во всех манерах сразу, ибо денег на все хватит! Так зодчий и поступил, а нижегородцы такой всеядности поныне рады.
Ивану и Митрофану Рукавишниковым по многим причинам золотых гор от предков не досталось. Обоим братьям пришлось испытать на себе истину из пьесы Александра Островского «Бедность не порок». Иван стал известным литератором и свел счеты с семьей, написав роман «Проклятый род», а Митрофан нашел себя в искусстве, прославленном Фидием, Праксителем и другими древними гениями, оставив наказ потомкам не иметь ничего, кроме карандаша. И того и другого революция ничего не лишила, поскольку отбирать у них было нечего за исключением талантов. Ну а талант конфискации не подлежит.
Эту бесспорную истину блестяще доказал на своем примере Иулиан Рукавишников — автор многих парадных монументов в разных городах СССР и за рубежом. Чем только ему не приходилось заниматься, даже посмертную маску снимать с лица Брежнева. После резкой смены идеологического фарвартера у многих художников опускались руки. Однако на изломе эпох особо четко проявляется грань между подлинным даром и обычной способностью к мимикрии. В поздние годы жизни Иулиан Митрофанович создал серию философских композиций. Возьмем традиционный до банальности символ нежных чувств в виде целующихся голубков. Сам по себе сюжет давно набил оскомину. Но чувства-то никуда не делись. И у Иулиана Митрофановича видим мотив нежности на примере двух улиток. Филипп Рукавишников подсказал мне повнимательнее посмотреть на другую работу деда, которого на этот раз привлек древнейший мотив метаморфоз, превращении, перехода живого из одного состояния в другое. В черной скульптуре, отдаленно напоминающей египетские изваяния, откровенно угадывается куколка бабочки, наделенная человеческими чертами. Оказывается, автора очень занимали трансформации, которые, если задуматься, не могут не представиться чудом.
Пушкин писал, что именно Полоцкий, размышляя о тайнах звезд, предсказал рождение царевича Петра и удивительное будущее, которое ему уготовано»
И в этой связи самый молодой продолжатель династии затронул еще одну непростую тему — время переоценило достоинства многих политических деятелей прошлого, но может ли подлежать переоценке мастерство авторов их памятников?! Сбрасывать с парохода современности у нас всегда любили и предавались этому занятию взахлеб. Но стоит ли безоглядно расправляться с тем, что стало неактуально, но не утратило художественного значения? Взять памятник Дзержинскому, снесенный в 1991 году. Личность главного чекиста каждый может воспринимать по своему вкусу и как угодно, но скульптура работы Евгения Вучетича отвечает всем необходимым канонам и к тому же была прекрасной доминантой площади Дзержинского.Филипп Рукавишников начинал учиться в Суриковке в мастерской Олега Комова, известного более всего своей скульптурной «пушкинианой», а после безвременной кончины наставника оканчивал институт под руководством отца. Сейчас он сам преподает там же, где получал диплом, но, по его собственным словам, ведет занятия редко и неохотно. Преподавание будущим скульпторам, как он считает, подобно разучиванию гамм в музыке. Без них не обойтись, но для этого нужно своего рода призвание. У Рукавишникова-старшего это получается вполне, он выпестовал сильных ребят, а младший считает, что его собственный подход слишком субъективен для успеха в занятиях. В этой связи он припомнил слова Гумилева, который, отталкиваясь от мысли Теофиля Готье, говорил своим студийцам, что для хороших стихов нужно в какой-то момент запереть шкатулку с полученными знаниями и выбросить ее в море. Однако эту шкатулку нужно сначала наполнять, а к этому душа не лежит…
Но если к преподаванию они относятся по-разному, то работают нередко в соавторстве. Самая, должно быть, знаменитая из совместных удач — памятник Владимиру Набокову, открытый в год столетнего юбилея автора «Лолиты» в швейцарском Монтре у входа в отель, где писатель провел последние годы жизни. Консультировал их сын Набокова Дмитрий, а Филипп Рукавишников стал за время работы настоящим знатоком творчества так и не вернувшегося при жизни на родину классика литературы XX века. Забавным последствием успеха памятника, да и личности Набокова в Швейцарии стала неожиданно свалившаяся на авторов забота посылать в Монтре чуть ли не целые коробки… очков, поскольку законопослушные с виду постояльцы отеля бесцеремонно крадут в качестве сувенира со статуи эту деталь портрета.
Но европейцев перевоспитывать бесполезно и остается списывать этот микровандализм на признание непреходящих достоинств набоковских романов. Правда, и у нас самих с восприятием памятников не все так просто. В прошлом году нашумела история с отмененной по настоянию недовольных граждан установкой «булгаковской» скульптурной композиции старшего Рукавишникова на Патриарших прудах. Статуи Коровьева и кота Бегемота нашли в конце концов приют во дворе дома на Садовом кольце, где располагалась «нехорошая квартира». Остальные фрагменты пока у автора. Может быть, когда- то общественность сменит гнев на милость. То, что непривычно сейчас, может стать классикой завтра. Примеров уйма!
Последнее время академик Рукавишников бывает в Москве не слишком часто. Работает он ничуть не меньше, чем прежде, но жить предпочитает на Истре, пейзажи которой полюбились ему с детства. Мастерскую он оборудовал себе в Солнечногорске, арендовав один из пустующих цехов на заводе, выпускающем очень важную для дачников сетку-рабицу.
Скульпторам без квалифицированных литейщиков не обойтись. Филипп Рукавишников, например, подолгу жил в Минске, потому что в тридцати километрах от столицы Беларуси нашелся отличный мастер, наладивший трехсменное производство в деревне Орешницы. Такая вот культурная интеграция к взаимному интересу!
Фото Юрия Паршинцева