На зависть Сервантесу и Шекспиру…

ЮНЕСКО учредило новый праздник для культурной части человечества, когда у нового памятного дня уже имелись некоторые традиции

Еще за 70 лет до этого король Ис­пании Альфонсо XIII внес в календарь своей страны день испанской книги, который стали отмечать 23 апреля 1926 года, в дату трехсотле­тия со дня кончины автора романа «Хитроумный идальго дон Кихот Ламанчский» Мигеля де Сервантеса Сааведра. А в 1931 году в столице Каталонии Барселоне среди книго­продавцев возник обычай дарить розу приобретателю книги. В более северных странах, где розы куда дороже васильков или незабудок, этот симпатичный рекламный прием повсеместного распространения не получил, хотя в наши дни все же добрался и в Россию, где надеяться на получение овеянного романти­ческими легендами цветка вправе посетители библиотеки Института Сервантеса…

Трудно сказать, рискнуло бы ЮНЕСКО безоговорочно принять сторону испанцев, но кому-то из его чиновников очень кстати пришло на ум, что в том же самом году и в тот же самый день (с поправкой, правда, на разницу в григорианском и юлианском летоисчислениях) оборвалась жизнь Вильяма Шекспира. Тут уж всем ответственным лицам стало ясно, что более удачного совпадения не придумаешь. Два гения в полной мере оправдали слова пасхального песнопения «Смертью смерть поправ» и заслужили право сблизить имена по случаю праздника книги, которой они истово служили, хотя в разных странах и по-разному.

Два гения в полной мере оправдали слова пасхального песнопения «Смертью смерть поправ» и заслужили право сблизить имена по случаю праздника книги

НАСЛЕДНИКИ КЛИНОПИСИ

Споров о том, что именно считать самой первой книгой на Земле, звучало и звучит немало, хотя ответ, скорее всего, очевиден — пальма первенства принадлежит «Эпосу ильгамеше». В пользу описания приключений месопотамского героя прежде всего то, что более почтен­ного по возрасту, а также безусловно литературного и достаточно цельно­го, несмотря на утрату многих фраг­ментов, текста просто не существует.

И Библия, и гомеровские поэмы куда моложе. Речь, разумеется, о первом по давности уцелевшем образце фиксации произведения. Конечно, ни о какой бумаге разговоров быть не может. В древней Ассирии, в руинах столицы которой один из дешифров­щиков мертвого уже языка Джордж Смит обнаружил первые «страницы» эпоса, для любых записей умели ис­пользовать только глину. Папирус в Месопотамии не рос, его время при­шло в Египте и в античной Элладе.

Пересказать всю историю книж­ной культуры в одной статье невоз­можно. Однако с учетом того, что учрежденный 20 лет назад праздник посвящен не только книгам, но и юридически оформленным пра­вам их авторов и издателей, стоит напомнить, что в античности да и много позднее большинство твор­цов сочиняли не ради гонораров, а потому, что по темпераменту или по складу характера просто не могли не сочинять. Кое-какие вознаграждения авторы, очевидно, получали, но размеры их неведомы и полностью зависели от милости «издателей».

Точнее всего положение авторов в те далекие эры характеризует переведенная Михаилом Гаспаровым анонимная английская эпиграмма: «Семь спорят городов о дедушке Гомере — В них милостыню он просил у каждой двери». Под милостыней, надо полагать, подразумевается некая оплата за исполнение поэм перед хозяевами жилищ или на агоре какого-нибудь полиса. Подобный образ жизни пережил века и даже тысячелетия. Еще сто с небольшим лет назад на Русском Севере принято было нанимать сказителей, удерживавших в памяти множество былин. Обитатели знаменитых Кижей приглашали их, чтобы скрасить однообразную работу по подготовке рыбацких сетей.

…С течением лет ситуация менялась весьма мало. История сохранила стоимость восковых «книг» римлянина Марциала, поклонники знаменитого эпиграммиста за них платили примерно по 20 сестерциев, однако самому сатирику приходилось рассчитывать в основном на милость покровителей. Немногим легче было Горацию, которого опекал обессмертивший себя благодеяниями римский «миллионер» Меценат.

И при всем при этом ценность самих книг отнюдь не падала. Известно, что когда египетский царь Птолемей возжелал обогатить свою Александрийскую библиотеку собранием греческих трагедий, то ему пришлось обращаться в Афины, ибо нигде более полного или близкого таковому собрания пьес Эсхила, Софокла, Еврипида и менее известных драматургов не имелось. Афиняне не отказали, но потребовали предоставить им огромный залог. Птолемей деньги в Элладу отправил, но предпочел махнуть на них рукой и вернул на родину рукописей копии, а бесценные оригиналы оставил у себя!

С учетом столь невеселых эпизодов из жизни литераторов древности можно смело сказать, что во времена Шекспира и Сервантеса положение авторов было пусть и не идеальным, но нередко позволяло добиваться очень неплохого уровня жизни. Этому весьма помогало то, что публика уже привыкла к необходимости платить за наслаждение лицедейством.

Ведущий российский шекспировед, профессор РГГУ Игорь Шайтанов по моей просьбе так обрисовал положение популярного автора Елизаветинской эпохи:

- Гонорар драматургу за пьесу составлял от шести до восьми фунтов, и это были немалые деньги. Квалифицированный ремесленник получал от четырех до десяти фунтов в год, не считая «мяса и питья». Эту сумму нужно как минимум удвоить, если в нее включить расходы на питание. Подмастерья, составлявшие значительную часть театральной аудитории, зарабатывали в день несколько пенсов, один из которых могли потратить на развлечение.

Самые дорогие места в театральном зале, таким образом, обходились в три пенса. Щеголи любили быть частью спектакля и платили за кресла, которые ставились на верхнем балконе прямо над сценой. Тогда писали не для славы, а для сцены и заработка. Когда амбициозный Бен Джонсон первым из них собрал свои пьесы и издал их (в год смерти Шекспира), в подражание древним назвав «Труды», это был вызов.

Другое дело, что драматургия от «пиратства» законом защищена не была. Если книги подлежали обязательной регистрации в гильдии печатников (сходная практика существовала и в Испании), то пьесы авторам и театрам приходилось защищать, так сказать, собственными силами.

Забавный пример непринужденности в обращении с правами драматургов описал Михаил Булгаков в книге о Мольере. Некий Неф-Вильнен побывал на спектаклях пьесы «Мнимый рогоносец» шесть раз и при этом полностью ее запомнил, а затем записал. После чего он добавил к каждой сцене свои комментарии и отправил ее в печать, непринужденно сообщив Мольеру, что это «совершенно необходимо для вашей и моей славы»!

ЦЕНЗУРА НА СТРАЖЕ ТАЛАНТОВ

Но Англия Англией, Испания Испанией, а Франция Францией… Как же обстояли дела в «краю родных осин», где желающих поживиться чужим добром тоже имелось предостаточно? Вспомним афоризм, который Алексей Толстой и братья Жемчужниковы, придумавшие образ Козьмы Пруткова, приписывают своему вымышленному герою: «Издание некоторых газет, журналов и даже книг может приносить выгоду».

Вопрос, а кому же эта выгода должна доставаться и кому принадлежит содержание тех самых «выгодных» произведений печати, знаменитые остряки оставили открытым. За них это уже сделал Николай I, утвердивший в 1828 году цензурный устав, в котором впервые за всю историю государства Российского говорилось: «Каждый сочинитель и переводчик книги имеет исключительное право пользоваться всю жизнь свою изданием и продажей оной по своему усмотрению, как имуществом благоприобретенным».

Цензура надолго получила функции современных агентств защиты интеллектуальной собственности, так как произведение, каким-то образом увидевшее свет без ее одобрения, заранее считалось несуществующим!

Составители устава и одобривший их труды император позаботились и о наследниках удачливых сочинителей, закрепив за ними возможность пользоваться тем же самым «благоприобретенным» достоянием четверть века после кончины создателя стихов или прозы. Важность царского повеления невозможно переоценить: устав признавал материальную ценность самой человеческой мысли!

Несколько позднее срок действия авторских прав увеличили еще на десять лет, а при самом непосредственном участии вдовы Александра Сергеевича Пушкина Натальи Николаевны, носившей после вступления во второй брак фамилию Ланская, произошло событие и вовсе не предвиденное. Генерал Ланской богатством не отличался. Пенсия, назначенная Николаем I двум сыновьям Пушкина, могла выплачиваться только до их поступления на службу, так что материальное будущее семьи представлялось далеко не лучезарным. Прозорливо заглядывая вдаль, Наталья Николаевна обратилась на высочайшее имя с просьбой о сохранении авторских прав для двоих своих сыновей до конца их дней.

Но Александр II, вступивший к тому времени на престол, распорядился по-своему, зато на благо всех остальных российских литераторов. Решением Государственного совета в 1857 году срок действия прав наследников интеллектуальной собственности был увеличен до полувека! Таким образом, русские писатели выиграли, а потомки Пушкина проиграли, поскольку выплаты издателей в их пользу прекратились в 1887 году. А сыновья поэта жили еще долго: Александр Александрович Пушкин умер в 1914 году, Григорий Александрович Пушкин — в 1905-м.

Эти-то полвека, узаконенные благодаря Пушкиной-Ланской, и перекочевали в Закон Российской империи «Об авторском праве», утвержденный императором Николаем II 105 лет назад. Этот пункт от марта 1911 года по старому стилю, кстати сказать, вызвал едва ли не самые жаркие споры в процессе подготовки законопроекта и его обсуждения. Высказывалось немало мнений в пользу возвращения к 35-летнему, так сказать, доалександровскому сроку, после которого произведение литературы, музыки или изобразительных искусств становилось бы, как теперь говорят, общественным достоянием.

Любопытное исключение было сделано для фотографии, впервые в мире взятой под законодательную охрану. Сам автор снимка получал «исключительное право повторения, размножения и издания фотографического произведения светописным, механическим, химическим или иным подобным способом», однако право это ограничивалось десятью годами и продлевалось до четверти века в случае, если фотоснимки были изданы в виде сборников или серий, представляющих самостоятельный «художественный, исторический или научный интерес». Небезынтересно, что авторское право на фотопортреты или же любую заказную съемку оставалось не за собственно автором, а за заказчиком.

Нетрудно заметить, что в последнем положении отчетливо прослеживается то, что можно отнести не только к авторским правам, но и к правам личности. Сходная трактовка просматривается и в главе, в которой речь идет о художественных произведениях: «За отсутствием иного соглашения художнику принадлежит авторское право на художественные произведения, исполненные им по заказу другого лица. Правило это не распространяется на портреты и бюсты; право повторять, выставлять и издавать таковые принадлежит лицу, с которого написан портрет или сделан бюст, либо его наследникам». Еще более интересен пункт 10 «Общих положений» закона, предусматривавший, что «авторское право не может быть предметом взыскания при жизни автора — без его согласия, а после его смерти — без согласия его наследников. Право на издание или иное из принадлежащих автору прав, предоставленное по договору другому лицу, может быть предметом взыскания по долгам сего лица, но лишь в пределах договора».

Иначе говоря, даже злейшие враги самодержавия могли беспрепятственно публиковать в России свои произведения и труды, получая за это обусловленное договором с издателем вознаграждение. Пунктом этим пользовались очень и очень многие — от В.И. Ленина до знаменитого террориста Бориса Савинкова.

Подобных чисто российских законодательных дебютов в тексте закона имеется немало, но главное все же в другом: один из первых комментаторов этого плода многолетней работы увидел суть в том, что «Все области авторского права преобразованы, объединены и подчинены общим принципам. Права автора, моральные и материальные, признаются новым законом и вместе с тем согласуются с интересами и правами общества и общественными требованиями…» Министр юстиции Иван Григорьевич Щегловитов, направляя законопроект в Государственную Думу, трактовал в сопроводительной записке те же положения следующим образом: «Невозможно обсуждать авторское право исключительно с точки зрения имущественных интересов авторов. Автор есть прежде всего общественный деятель. Произведения его, являющиеся в сущности лишь отражением общественных идеалов и среды, имеют главной целью возможно широкое распространение в обществе идей автора. Пользование литературными произведениями составляет необходимое условие для правильного развития культуры и просвещения. Наряду с имущественными интересами автора сам собой выдвигается, таким образом, интерес общественный, и в правильном сочетании этих двух элементов и заключается главная задача законодателя».

Не обошел закон и технических новинок, бурно завоевывавших себе места в домах, квартирах, а также во всевозможных местах отдыха. Фонографы и граммофоны уже переставали быть экзотикой, а превращались

в обыденное дополнение комфорта и уюта, что и побудило разработчиков принять к сведению интересы авторов музыки. Из принятого Государственной Думой текста явствует, что депутаты были явными противниками монополизации и постарались позаботиться о конкуренции. Некто приобретший у автора музыки право на «переложение музыкального произведения на инструменты, воспроизводящие его механически» не мог рассчитывать на стопроцентную привилегию в использовании доставшейся ему записи. Любой другой предприниматель, «имеющий в пределах России механическое для сего заведение», мог договариваться с композитором на уступку права подобного переложения, а в случае отказа имел возможность обращаться в суд, которому предстояло определить условия и размер гонорара…

Не были забыты и кары для тех, кого ныне именуют издательскими пиратами. Наказания за нарушения авторских прав существовали и раньше, но теперь были конкретизированы и ужесточены. Виновный в умышленном нарушении чужого авторского права должен был угодить под арест или откупиться штрафомпеней «не свыше пятисот рублей». Самовольное издание или размножение произведения «с целью сбыта» каралось тюрьмой. А вот для плагиата была установлена нижняя планка срока заключения. Самовольное издание чужого произведения под своим именем сулило литературному или музыкальному вору как минимум трехмесячную отсидку!..

Закон в полной мере действовал до Октябрьской революции, потом издательской вольнице постепенно пришел конец на долгие десятилетия. Государство взяло курс на монополию в контроле за интеллектуальной сферой и доскональную регламентацию даже мельчайших идеологических и гонорарных тонкостей, хотя некоторые гарантированные законом от 1911 года права авторов на защиту и наказание виновных в той иной мере оставались в силе.