Писатель «непостыдной совести»

В нашей стране многие знают, насколько богата лите­ратурными талантами Орловская земля. Недаром же Николай Семенович Лесков писал, что «Орел вспо­ил на своих мелких водах столько русских литераторов, сколько не поставил их на пользу Родины никакой другой русский город».

Однако для Орла весьма характерна отнюдь не радую­щая жанровая уличная сценка: приезжий расспрашивает дорогу к одному из литературных музеев; в ответ обыва­тели только пожимают плечами, и вряд ли кто-то испы­тывает чувство неловкости перед растерявшимся гостем города. Увы, занятые повседневной суетой или меркантиль­ными заботами многие давно отвыкли стыдиться своего невежества.

Между тем, провинциальный Орел широко известен во всем цивилизованном мире исключительно благодаря творческому наследию наших прославленных писателей-земляков — Тургенева, Лескова, Бунина. Не­даром же на зимней Олимпиаде в Сочи Орловская область была представлена, прежде всего, как литературная столица России. Факел паралимпийского огня в Орле был зажжен от символиче­ского писательского пера…

«Думаю и верю, что «весь я не умру», — писал Лесков за год до смерти. — Но какая-то духовная постать уйдет из тела и будет продолжать вечную жизнь».

Память о писателе береж­но сохраняется в уютных за­лах Дома-музея Н.С. Лескова на его родине. Усилиями работни­ков музея создана уникальная экспозиция и своеобразная «лесковская» творческая атмосфера, благодаря которой мы никогда не почувствуем себя запер­тыми в душном хранилище старинных раритетов, по­крытых пылью времен.

Но как ни печально, а в свой юбилейный год уникальный Дом-музей Н.С. Лескова внешне представляет собой плачевное зрелище: полиняла и облупилась краска на деревянной обшивке окон и стен, растрескался фунда­мент, протекает крыша, подвергая опасности бесценные экспонаты, территория вокруг не благоустроена. Лишь только своими скромными силами разбили музейщицы цветочную клумбочку, чтобы хоть как-то задекорировать окружающее Дом-музей запустение.

Лесков переведен на все языки мира, его читают и при­лежно изучают даже японцы. Однако же многие студенты, чей университетский корпус расположен рядом с лесковским памятником-ансамблем, который уже более 30 лет восхищает орловцев и гостей города, не могут назвать ли­тературных героев этой композиции. Лишь у немногих на поверхность сознания «выпрыгивает» стальная блоха с под­ковавшим ее безымянным тульским мастером.

А есть ведь заслуживающий внимания зарубежный опыт бережного отношения к национальным дарованиям. Например, в столице Ирландии, где в начале прошлого века создал свой роман «Улисс» Джеймс Джойс, ежегодно собираются его поклонники из всех уголков страны и из-за рубежа, чтобы пройти по следам героя, которого Джойс поселил в Дублине. Специальными указателями, знаками, стрелками, памятниками в ирландской столице отмечен каждый шаг городского странствия героя единственно­го знаменитого романа Джойса. Благодарные читатели «Улисса» задерживаются в каждой точке маршрута литературного героя.

Подобное в России вообще и в провинциальном Орле в частности даже трудно во­образить. Хотя тот же Ле­сков — классик мирового масштаба — расселил многочисленных персо­нажей своих творений на орловской земле, так что при желании и мы могли бы путешество­вать по улицам города как по страницам лесковских книг. Но, видимо, настолько безмерно щедра наша земля на таланты первой величины, что вошло в привычку и не ценить, и не заме­чать «пророков в своем Отечестве».

…Музей Николая Семеновича Лескова был открыт 40 лет назад в дворянском особняке, построенном в 1870-е годы на участке, который сам Николай Семенович обозначил доста­точно точно в своей «орловской» повести «Несмертельный Голован» (1880). Героя, которого «… прозвали несмертель­ным вследствие сильного убеждения, что Голован — чело­век особенный, человек, который не боится смерти», Лесков «поселил» рядом с домом своего отца: «Мы были с Голова­ном соседи. Наш дом в Орле был на Третьей Дворянской улице (ныне ул. Октябрьская — Прим. авт.) и стоял третий по счету от берегового обрыва над рекою Орликом. Место здесь довольно красивое. Тогда, до пожаров, это был край настоящего города…». В той же повести Лесков подтвердил сложившуюся среди горожан молву о том, что этот уголок связан с действием известного романа И.С. Тургенева «Дво­рянское гнездо», поэтому высокий берег Орлика в память о писателях-земляках Тургеневе и Лескове жители Орла на­зывают «Дворянским гнездом» и «Бережком несмертельного Голована».

Дом был высокий, деревянный, на каменном фундамен­те, за домом располагались службы, огород, цветник, «пло­довитый сад». К несчастью, до наших дней он не уцелел — сгорел в 1850 году. Но сменившее его здание уцелело, несмотря на то, что в годы Великой Отечественной войны Орел был основательно разрушен. 5 марта 1945 года — в 50-ю годовщину со дня смерти писателя — на стене дома по­явилась мемориальная доска. И почти тридцать лет спустя именно этот дом стал Домом-музеем Н.С. Лескова.

Многие его экспонаты воистину уникальны. В шести за­лах собраны подлинные документы, портреты, картины, книги, прижизненные издания лесковских произведений, записные книжки, личные вещи, мебель Николая Семенови­ча Лескова. Сын писателя Андрей Николаевич, написавший книгу «Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям», оставил в дар музею собственный богатейший архив…

Уже на склоне лет, в 1893 году, осмысляя итоги своей литературной работы, писатель подчеркнул, что он «с ран­них лет жизни имел влечение к вопросам веры». Семейные устои, прежде всего, явились источником религиозного вос­питания и духовно-нравственного формирования Лескова.

Отсчет собственного «родословия» писатель повел именно со священнических корней, и говорил об этом не без гордости в «Автобиографической заметке»: «Род наш собственно происходит из духовенства, и тут за ним есть своего рода почетная линия. Мой дед, священник Дими­трий Лесков, и его отец, дед и прадед — все были священ­никами в селе Лесках, которое находится в Карачевском или Трубчевском уезде Орловской губернии. От этого села «Лески» и вышла наша родовая фамилия — Лесковы». О своем отце писатель говорит как о «человеке очень хо­рошо богословски образованном и истинно религиозном». Его независимый и сложный характер явлен уже в том, что, закончив курс наук в семинарии, Семен Лесков по­желал идти своим собственным путем, как впоследствии и его сын — «против течений», — несмотря на давление се­мейной традиции. «Отец мой, — вспоминал Николай Ле­сков, — был непреклонен в своих намерениях и ни за что не хотел надеть рясы».

Отказ от церковной карьеры не помешал Лескову-стар­шему оставить сыну письмо, которое можно назвать сво­его рода духовным завещанием, написанным без всякой претензии на «самодраматизацию», с единственным жела­нием передать сыну свой жизненный опыт и идеалы. Стро­ки этого письма-завета вылились из глубины отцовского сердца:

«Любезный мой сын и друг! Николай Семенович! — пи­сал Лескову отец. — В дополнение завещания моего… я рассудил. побеседовать с тобою как с таким существом, которое в настоящие минуты более прочих занимало мои помышления. Итак, выслушай меня и, что скажу, исполни:

1-е. Ни для чего в свете не изменяй вере отцов твоих.

2-е. Уважай от всей души твою мать до ее гроба.

3-е. Люби вообще всех твоих ближних, никем не прене­брегай, не издевайся.

4-е. Ни к чему исключительно не будь пристрастен; ибо всякое пристрастие доводит до ослепления, в особенности ж к вину и к картам. Нет в мире зол заманчивей и пагубней их. Я просил бы, чтобы ты вовсе их не касался.

5-е. Вообще советую тебе избирать знакомых и друзей, равных тебе по званию и состоянию, с хорошим только воспитанием.

6-е. По службе будь ревностен, но не до безрассудства, всегда сохраняя здоровье, чтобы к старости не быть кале­кою.

7-е. Более всего будь честным человеком, не превозно­сись в благоприятных и не упадай в противных обстоятель­ствах.

8-е. Между 25 и 35 годами твоего возраста советую тебе искать для себя подруги, в выборе которой наблюди осто­рожность, ибо от нее зависит все твое благополучие. Ни ранее, ни позднее сих лет я не желал бы тебе вступать в супружеские связи.

9-е. Уважай деньги как средство, в нынешнем особенно веке открывающее пути к счастию; но для приобретения их не употребляй мер унизительных, бесславных.

10-е. Будь признателен ко всем твоим благотворителям. Черта сия сколько похвальна, столько же и полезна.

11-е. Уважай девушек, дабы и сестра твоя не подверглась иногда какому ни есть нареканию.

12-е. Кстати, о сестре, она тебя моложе… пятью годами. Когда будешь в возрасте, замени ей отца, будь ей руководи­телем и заступником. Нет жалчее существа, как в сиротстве девица, заметь это и поддержи последнюю мою о ней к тебе просьбу, ты утешишь тем меня даже за могилою.

13-е. Преимущественно хотелось бы мне, чтобы ты шел путем гражданской службы, военная по тягости своей и по слабости твоего сложения скорее может тебя погубить.

Я хотел бы излить в тебя всю мою душу, но довольно».

Писатель хранил «отцовские заветы» и воспроизвел один из них почти дословно уже на склоне лет — в конце 1880-х — начале 1890-х годов — в задуманном им «рассказе кстати» «Короткая расправа». Некоторыми чертами характера отца — независимостью, честностью и неподкупностью, «глупым бессребреничеством» — писатель наделил своих героев-пра­ведников.

К сожалению, мы не знаем, как внешне выглядел Семен Дмитриевич — его портретное изображение не сохранилось. А вот портреты матери и бабушки Лескова по материнской линии в экспозиции представлены.

Мать писателя Мария Петровна (в девичестве — Алферьева) происходила из старинного дворянского рода и, как вспоминал о ней Лесков, была религиозна «чисто церков­ным образом — она читала дома акафисты и каждое первое число служила молебны и наблюдала, какие это имеет по­следствия в обстоятельствах жизни». Пример «очень бого­боязненной и набожной матери» подкреплялся православ­ным благочестием бабушки Александры (Акилины) Васи­льевны, питавшей… «неодолимую страсть к путешествиям по… пустыням. Она на память знала не только историю каждого из этих уединенных монастырей, но знала все мо­настырские легенды, историю икон, чудотворения, какие там сказывали, знала монастырские средства, ризницу и все прочее. Это был ветхий, но живой указатель к святыням нашего края». Свои детские поездки по святым местам и монастырям вместе с бабушкой писатель поэтически вос­произвел в своей первой большой повести «Овцебык» (1862).

В «Автобиографической заметке» Лесков вспоминал, что его отец «имел какое-то неприятное столкновение с губер­натором… остался без места как «человек крутой»… Семья Лесковых вынуждена была перебраться из губернского го­рода в уездное захолустье.

В 1839 году отец будущего писателя стал владельцем Панина хутора в Кромском уезде Орловской губернии на берегу речки Гостомли в четырех верстах от Курского по­чтового тракта. На гравюре I половины XIX века видим ма­ленький домик под соломенной крышей, водяную мельни­цу, сад, огород, два крестьянских двора и около 40 десятин земли — вот все помещичье хозяйство четы Лесковых, у которых было семеро детей, Николай среди них — старший. «Восторг мой не знал пределов, — вспоминал он, — когда ро­дители мои купили небольшое именьице в Кромском уезде. Тем же летом мы переехали из большого городского дома в очень уютный, но маленький деревенский дом с балконом, под соломенною крышею».

Впечатления от тесной жизни вместе с народом в про­винциальной глубинке в дальнейшем стали источником ху­дожественного творчества Лескова, который, по справедли­вым словам М. Горького, «пронзил всю Русь»: «Я не изучал народ по разговорам с петербургскими извозчиками, — с чувством особенной национальной гордости признавался Лесков, — а я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного…». В музее экспонируются страницы записных книжек Леско­ва с записью метких народных речений: «Язык, которым написаны многие страницы моих работ, сочинен не мною, а подслушан у мужика, у полуинтеллигента, у краснобаев, у юродивых и святош… Ведь я собирал его много лет по сло­вечкам, по пословицам и отдельным выражениям, схвачен­ным на лету в толпе, на барках, в рекрутских присутствиях и монастырях.».

Маленький Николай Лесков, по его воспоминаниям, «с ребятами… ловил пискарей и гольцов, которых было вели­кое множество в нашей узенькой, но чистой речке Гостомле». На этой речке под горкой до сих пор бьет родник с чистой прозрачной водой. Живительную воду этого источ­ника пил писатель в детстве.

В отдельном зале воссоздан интерьер рабочего кабинета Лескова. Здесь собраны личные вещи писателя из его пе­тербургской квартиры, где на улице Фурштадской в доме номер 50 он прожил свои последние восемь лет. В основу создания экспозиции зала была положена фотография цен­тральной стены кабинета, сделанная в день смерти писате­ля 5 марта 1895 года.

Кабинет Лескова сам по себе был похож на музей, «убран всевозможными редкостями», потому как Лескову, по словам его сына, «было решительно невозможно рабо­тать в комнате с голыми стенами». Обстановка лесковского кабинета поражала гостей, многие находили, что кабинет передает характер своего хозяина. Вот первые впечатления молодой в те годы писательницы Л.И. Веселитской: «Я во­шла в комнату, которая сразу показалась мне похожей на Лескова — пестрая, яркая, своеобразная. И казалось мне, что стены ее говорят: «Пожито, попито, поработано, почи­тано, пописано. Пора и отдохнуть». И часы всякого вида и размера мирно поддакивали: «Да, пора, пора, пора…». А птица в клетке задорно и резко кричала: «Повоюем еще, черт возьми…».

Как известно, интересы и пристрастия Лескова бы­ли чрезвычайно многообразны. В их числе — увлечение иконописью. В пестроте «экспонатов» кабинета глаз по­сетителя всегда выделял иконы. У Лескова были редкие поморские складни, старинные иконы строгановского и заонежского письма. С годами писатель приобрел репута­цию одного из лучших знатоков русской иконы. И в соб­ственных творениях Лесков открывал читателям красоту русской иконописи.

Судьба лесковского иконописного собрания неизвестна. Сохранился рисунок с иконостасной коллекции Лескова, и мы знаем, как выглядела божничка писателя, все иконы на рисунке различимы, узнаваемы. В орловском музее хранят­ся три иконы — икона Спасителя, переданная К.И. Дюниной; «Богоматерь с Младенцем» и «Спас во звездах» с дарствен­ной надписью Лескова. Писатель подарил «Спаса во звез­дах» своему сыну на Рождество, на святках 1891 года.

Многие вещи семейства Лесковых были подарены ор­ловскому музею правнучкой писателя Татьяной Юрьевной Лесковой, которая вот уже долгие годы живет в Бразилии, в Рио-де-Жанейро. В прошлом известная балерина (ее имя есть во всех латиноамериканских справочниках по балет­ному искусству), а ныне владелица частной балетной шко­лы в Рио, она несколько раз посещала Дом-музей своего великого прадеда. Вот такие «пируэты» преподносит чело­веческая судьба, соединяя русский провинциальный Орел и бразильский мегаполис общей памятью о классике русской словесности.

Преждевременную кончину писателя ускорил в чем-то… живописный портрет, созданный Валентином Серовым (в Орле выставлена копия, оригинал хранится в Третьяковской галерее). На первой неделе великого поста 13 февраля 1895 года, в Чистый понедельник, Лесков посетил выставку картин художников-передвижников, открывшуюся в залах Академии художеств. Здесь он увидел впервые работу уже прославленного живописца. Однако на вернисаже портрет смутил писателя, произвел на него тяжелое впечатление: изображение было помещено в черную раму, которая по­казалась Лескову почти траурной. Чтобы развеять мрачные мысли и предчувствия, морозным днем он отправился на прогулку в Таврический сад — в любимую свою «Тавриду», с удовольствием вдыхал полной грудью свежий воздух и простудил легкие: «непростительная неосторожность», — как заметил впоследствии доктор.

21 февраля (5 марта) 1895 года в 1 час 20 минут сын Ан­дрей нашел Лескова бездыханным. Писатель скончался так, как ему и желалось, во сне: без страданий и без слез. Лицо его, по воспоминаниям современников, приняло самое луч­шее выражение, какое у него было при жизни — выражение вдумчивого покоя и примирения…

«Незримые почитатели» Лескова наверняка есть сегодня во всем мире. О них-то писатель сказал однажды: «Одна из прелестей литературной жизни — чувствовать вблизи себя, вдали, вокруг себя невидимую толпу неизвестных людей, верных вашему делу». …В одной из своих статей о Тургене­ве Лесков с болью признавал горькую библейскую истину о судьбе пророка в своем Отечестве: «в России писатель с мировым именем должен разделить долю пророка, которо­му нет чести в Отечестве своем».

Горькие эти слова в полной мере относятся и к самому автору. И все потому, что «писатель непостыдной совести» плыл «против течений», не желая «с притворным смирением нести мишурные шнуры чьего бы то ни было направленского штандарта». Лесков — один из христианнейших русских авторов — не раз заявлял о своей безусловно честной и независимой позиции: «Я верую так, как говорю, и этой верою жив я и крепок во всех утеснениях. Из этого я не уступлю никому и ничего — и лгать не стану, и дурное назову дурным кому угодно».