Не забыть незабываемое

Автор этих заметок шесть лет - с 1943-го по 1949-й - провёл в стенах Сталинградского суворовского училища, армейской части, воспитанники которой по молодости лет не были на фронте, но жили им

Октябрь сорок третьего. Мне двенадцать лет. И я испуганно рад: только что пришло уведомление (оно сохранилось в домашних бумагах) из Саратовского облоно о том, что меня утвердили кандидатом в Сталинградское суворовское военное училище: «…Мальчик обязан явиться в мандатную и медицинскую комиссии 17 ноября к 9 часам утра по адресу… Мальчик должен быть тепло одетым и иметь при себе пару белья, полотенце, мыло, кружку и запас продовольствия на три дня. Принятые воспитанники в Сталинградское суворовское военное училище будут сразу после мандатной и медицинской комиссии отправлены в училище».

Алые погоны

А рад и испуган одновременно был потому, что за мои небольшие годы наконец улыбнулась удача. Когда узнал о наборе в суворовские училища, тут же решил: это моё. Однако пугали неизвестность, долгая оторванность от дома, что не смогу помогать маме. Она, правда, виду не подала и поддержала меня в моём стремлении пойти в военное училище - считай, в армию.

Саратов был конечной точкой эвакуационного бегства от войны нашей семьи. Полгода, с июля 41-го по январь 42-го, мотало нас по дорогам, которые потом очень быстро становились фронтовыми. Как маме с тремя детьми (я, десятилетний, был старшим) удалось сберечь нас, спасти от неминуемой подчас беды - этого я понять не в состоянии до сих пор, спустя 70 с лишним лет. Уходя на фронт в июле 41-го, отец наказал мне быть опорой в женском коллективе.

И вот «опора» дрогнула и собралась покинуть дорогих людей. Шла война, и какой мальчишка не мечтал хотя бы прикоснуться к армейской жизни - пусть не на фронте, но быть в строю, носить погоны, уметь стрелять. Ведь в суворовские училища тогда набирали детей фронтовиков, особенно сирот. Я попал в этот скорбный список - отец погиб в январе 1942 года, оставшись навсегда моложе своего сына, жены, дочерей.

Здесь хочу вспомнить вот о чём. Я мог и не стать суворовцем. Дело в том, что при поступлении сначала зачисляли сыновей генералов, Героев Советского Союза, старших офицеров, а уж потом «разных прочих». Отец был всего лишь младшим лейтенантом и «помочь» не мог. Тогда я этой иерархии, характерной для многих сторон тогдашней идеологии, не знал. Но зато был самолюбив, всегда старался побеждать - и, сдав вступительные экзамены в училище, перестал быть кандидатом. Кстати, в суворовской жизни никогда не было даже намёка на сословное расслоение. Был коллектив - главный воспитатель характера, основой которого был демократизм, истинный, никем не навязанный. Недаром до сих пор годы, проведённые в Суворовском училище, остаются одними из самых светлых в череде уже достаточно длинной жизни. И это вам скажет любой, кто мальчишкой носил алые погоны.

Просмотрено военной цензурой

Теперь мне хотелось бы предоставить слово строкам из пожелтевших от времени писем, которые мама сохранила, даже не сказав мне об этом. После её кончины сёстры случайно обнаружили их и передали мне. Эти «солдатские» треугольники с грифом «просмотрено военной цензурой» избавили меня от придуманных воспоминаний. (Стиль и орфография писем сохранены.)

Вот что писал воспитанник №393 (такой был мой «инвентарный» номер) в декабре 43-го. «Здравствуй, дорогая мама! 19.12.43 состоялось открытие училища. Был торжественный и праздничный день, принимали знамя на площади у памятника Кирова. Вручал его генерал-майор зам.ком. округа. Присутствовали также из Москвы, с Кавказа и из округа. Потом был парад, прошли торжественным маршем по главной улице Астрахани (училище сначала располагалось в этом городе, т.к. Сталинград был разрушен, а потом переехало в Оренбург. - Прим. авт.). После парада пошли на концерт. После концерта нам дали подарки: яблоки, конфеты, печенье. Потом пошли в училище на обед, на третье дали самое настоящее пирожное…»

Вот уж действительно, есть о чём вспомнить - «настоящее пирожное». А я помню «не настоящее», но, наверное, самое дорогое для меня. Было это 22 февраля 1942-го. Мама пришла с работы - с танкоремонтного завода - позвала меня на кухню и протянула кусочек чёрного хлеба, слегка пропитанный подсолнечным маслом и присыпанный сахарином: «Вот тебе, Мишенька, пирожное, поздравляю с днём рождения!» Годы и годы минули, а я каждый раз, еле сдерживая слёзы, вспоминаю об этом подарке.

«Идёт солдат по городу…»

И снова письмо. «28 ноября. Нам дали форму. Форма очень хорошая: чёрные брюки с красными лампасами, гимнастёрка с красными погонами, шинель, каракулевая шапка-ушанка, хромовые ботинки с коричневыми носками (шерстянные) и ремень. Скоро должны дать парадную форму. Когда мы ходим по городу с песней (я запевала в нашей роте), на нас все смотрят и называют «сталинскими счастливчиками». Поистине мы очень счастливые: никого так не кормят и одевают…»

Можно как угодно относиться к этим, наверное, наивным словам, но ведь дети войны, попавшие в суворовские училища, были действительно счастливы, получив отличное воспитание, прекрасные (по тем временам) знания, став впоследствии элитой офицерского корпуса. Не забудем, что государство целиком взяло на себя заботу о детях войны, сиротах, тем самым оказало серьёзную помощь семьям фронтовиков. (Представляю, как моей маме Зине пришлось бы одной вырастить троих детей. И ведь вырастила, всем помогла получить высшее образование. Низкий ей поклон за этот никак не отмечаемый подвиг. А ведь к началу войны ей было всего 30 лет, и она никогда больше не вышла замуж.)

Рота, подъём!

«1.12.43. Здравствуйте, дорогие саратовцы! Сегодня у нас в Суворовском военном училище большая радость, у нас начались занятия. Распорядок у нас такой. Подъём в 6.30-6.35, приготовление уроков 7.20-8.10, чай 8.10-8.30. И потом пошли шесть уроков до 13.00. Нам дали ручку с пером, карандаши: цветной и простой, 14 тетрадей, книг пока нет, только дали историю на парту. Я сегодня получил благодарность за отличную дисциплину, а так же дали мне как подарок от нашего офицера-воспитателя Плещеева историю древнего мира. Пока больше писать нечего…»

И пошли бесконечной чередой учебные и иные будни, которые, правда, ежедневно мы, молодые, энергичные, находили чем окрашивать. Прежде всего это был спорт: бесконечный футбол, гимнастика, шахматы, плавание (в Астрахани была речка с издевательским названием Балда, мелкая, шириной метров 25, на ней мы учились плавать). Раз в месяц наступал праздник: дежурства на конюшне. За каждым была закреплена персональная лошадь - мне досталась тёмно-рыжая с жёлтой гривой и хвостом красавица Ойра. Существо своенравное, гордое, игривое. Если не принесёшь с собой сахар, обязательно норовит куснуть. Великолепная прыгунья. Однажды я не углядел - она рванула без седока и сама стала брать барьер за барьером, за что я получил выговор от преподавателя верховой езды, капитана с «лошадиной» фамилией Хомутинникова. Были у нас уроки хорошего тона, танцев, они очень пригодились на вечерах в девчачьих школах. В общем, скучать мы не умели, и думаю, что весь этот набор внеучебных занятий очень бы не помешал современным обладателям айпадов и айфонов.

Урок военной географии

В коридоре, напротив учебной части, висела большая карта, на которой ежедневно появлялись красные флажки, отмечающие очередные победы наших войск. Шёл 1944 год, и на горизонте уже замаячила Победа. Вот письмо от 10.4.44: «…Сегодня мы сидим на уроке самостоятельной подготовки и слышим крики «ура» в первой роте. А у них есть радио. Но вот пришёл наш офицер-воспитатель и сказал, что войска 2-го Украинского фронта освободили Одессу. Ну, наверно, ты представляешь ту радость, когда мы услыхали это сообщение. А вечером мы показывали свою самодеятельность гостям из города. В перерыве на сцену вышел начальник клуба лейтенант Омельчук и сказал, что наши войска перешли границу р. Прут. Таких аплодисментов мы ещё не слышали. Вообще за апрель с 1-го и до 10-го радио приносит нам очень много замечательных известий о наступлении наших войск».

Одна только апрельская неделя 44-го. А сколько их, победных, было потом! Да, красные флажки неудержимо стремились на запад. Но сколько исколотых точек, отмечавших наше отступление в первые два года войны, осталось восточнее, на землях России, Украины, Белоруссии. Карту можно было потрогать ладонью и ощутить её горькую шероховатость.

В госпитале

Это воспоминание не отражено в письме. Оно - навсегда в памяти. Нас часто приглашали выступать в госпиталях. На мою долю запевалы приходились сольные номера. И вот однажды с пафосом, на высокой ноте сообщаю перебинтованным солдатам о том, что «смелыми Сталин гордится, смелого любит народ» - и как результат: «Смелого пуля боится, смелого штык не берёт!» В ответ - молчание, ни хлопка. Вдруг ближний ко мне раненый шепчет: «Сынок, не верь, пуля не боится смелого. Она никого не боится. Ты лучше про любовь что-нибудь спой». Мальчишка во мне растерялся, а будущий офицер всё же собрался и запел: «Бьётся в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза, и поёт мне в землянке гармонь про улыбку твою и глаза…» И я вижу слезу не на поленьях, а на глазах искалеченного войной бойца Красной Армии.

Потом снова просили о любви. И я вспомнил молитвенные стихи Константина Симонова: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…» Мелодии на эти пронзительные слова тогда ещё не написали, и я прочёл всё стихотворение до конца. Я хорошо помнил его. Когда оно было опубликовано в «Красной звезде» (по-моему, где-то в 42-м году), мама вырезала его и бережно хранила. Я понимал, что это стихотворение стало её молитвой, верой: отец выживет.

…Если бы молитвы могли сбываться!

Сгорела революция

Не могу не рассказать о печальном эпизоде из жизни училища. В июле 1944 года мы должны были на теплоходе «Социальная революция» отправиться из Астрахани вверх по Волге, по пути останавливаясь в Сталинграде, Саратове, Ульяновске, - и так до Казани. Сегодня это назвали бы презентацией. Тогда планировались встречи с горожанами, парады, концерты художественной самодеятельности и так далее. Поездки ожидали с нетерпением. И вот, погрузив всё имущество, продукты, отправились в путь. Проплыв километров 200, остановились днём у тихой пристани, в одних трусах сошли на берег в ожидании команды купаться. Высыпало всё училище - и вдруг видим, как в центре теплохода появился дым, затем огонь. Через десять минут «Социальная революция» уже вся полыхала. Счастье, что пожар не случился в центре реки, на плаву, иначе были бы многочисленные жертвы. Сотни испуганных мальчишек смотрели, как догорает теплоход, а вместе с ним и мечты о столь заманчивой поездке. Сгорело обмундирование, съестные припасы, всевозможный инвентарь, и, самое печальное - огонь уничтожил знамя. А по уставу часть, которая не смогла сохранить знамя, подлежала расформированию. Не помню, что спасло наше училище - может быть, то, что оно носило имя вождя. Спустя несколько месяцев был готов дубликат. Знамя вручали уже другому начальнику училища генерал-майору Детиненко. Прежний после пожара был отправлен в отставку.

Ночью из Астрахани пришёл теплоход, и мы, уже успев продрогнуть, объевшись откуда-то взявшихся фиников (другой еды не было), вернулись домой. Нас ждали голые железные кровати, пустая столовая и полное незнание, что делать дальше. Но всё-таки мы были армейской частью - и порядок довольно быстро восстановился. Наша беда казалась нам тогда незначительной, ведь война продолжалась и все мы жили ожиданием её конца. И он наступил!

Этот день Победы

Ночью мы проснулись от грохота выстрелов - видимо, палили сразу из нескольких стволов во дворе училища. Кинулись к окнам, распахнули и услышали одно только слово. Но какое! Мы не плакали, а только бешено прыгали и орали, орали, орали. Вот уже десять дней мы ждали: вот, вот, не сегодня завтра война исчерпает свою кровавую неизбежность, и штык, который смелого не берёт, можно будет воткнуть в израненную землю.

Еле дождались утра. Возбуждение переполняло. Все рвались быстрее стать в строй, даже не думая, что дальше произойдёт. А дальше в парадной форме мы маршировали в цветочно-кумачовом коридоре, образованном тысячами астраханцев! Гремел оркестр, не умолкали строевые песни. Нас приветствовали так, словно мы только что вернулись победителями из поверженного Берлина. Училище дважды прошло по главной улице города, а нас всё не отпускали. Вот когда я понял, что счастье может быть безумным!

P.S. Какое всё-таки вопиющее несообразие с предназначением человека являет собой война. Убивать, чтобы потом и тебя убили - это ли цель нации, решившей по воле политического авантюриста покорить, поработить другой народ только потому, что он инако мыслит. И тот другой народ вооружается, встаёт на защиту своего права жить так, как установлено его нравственным идеалом, вековыми традициями, верой. Вот почему Великая Отечественная была Священной. 50 миллионов жизней унесла Вторая мировая, более половины из них - наши соотечественники. Да, мир содрогнулся, пришёл в ужас. Однако ненадолго: то и дело гремят локальные взрывы, но гремят не переставая. Когда же из уроков истории будут извлечены уроки?