Великая война не принесла Великого мира

Об этом беседа с доктором исторических наук, научным директором Российского военно-исторического общества (РВИО) Михаилом Мягковым

РФС: Михаил Юрьевич, что мы долж­ны знать о войне, которую на Западе называют Великой, а в нашей стране раньше именовали империалистиче­ской или просто германской?

Михаил Мягков: Нам следует иметь представление о причинах войны, предвоенной геополитической си­туации, интересах и противоречиях разных государств. Почему с одной стороны оказались Англия, Франция, Россия, с другой — Германия, Австро-Венгрия, Италия, иначе Тройственный блок?.. Происходит в общем-то случай­ное, хотя и ужасное событие — серб­ский националист Гаврило Принцип 28 июня 1914 года, в святой для всех сер­бов Видов день убивает приехавшего в Сараево эрц-герцога Фердинанда с супругой Софией. Вряд ли он тогда по­нимал, к чему приведет его выстрел. Мир ввергнется в пучину глобального противостояния, в котором участвова­ло 38 государств с полуторамиллиардным населением и погибло более 20 миллионов человек.

Австро-Венгрия предъявляет ульти­матум Сербии, требуя допустить свою полицию и военнослужащих для рас­следования инцидента. В боснийский кризис (28 июня — 28 июля 1914 года) Николай II обращается к сербскому правительству с просьбой максималь­но уступить австро-венграм, понимая, что Россия, находившаяся на этапе ги­гантской реконструкции, не готова к большой войне. Германия же, на пике промышленного и военного развития, подзуживает Вену к усилению давле­ния. Она еще с конца XIX века взяла курс на закрепление своего «места под солнцем» путем объединения большо­го германского мира, в который наря­ду с центральной Германией и Австро-Венгрией вошли бы Прибалтика, часть Польши, Украины. Сербия — лишь по­вод, который позволит Германии об­винить Россию во вмешательстве и начать боевые действия.

РФС: У вас не возникают нехорошие параллели с сегодняшним днем в све­те ситуации на юго-востоке Украины?

Михаил Мягков: Думаю, не только у меня одного. Россия не может остать­ся безучастной к судьбе его жителей. Роль тогдашнего Берлина в большой игре с Украиной ныне исполняет Ва­шингтон. Идет эскалация противо­стояния. Наша страна прикладывает большие дипломатические усилия, Путин разговаривает по телефону с Обамой и лидерами европейских го­сударств. А информационная война против России усиливается.

РФС: Когда речь заходит о Великой Отечественной войне, то немало кри­тиков упрекают Сталина за то, что он не смог предотвратить ее. А все ли бы­ло сделано Николаем II для того, что­бы война не разразилась?

Михаил Мягков: Все участники миро­вого конфликта не проявили должной выдержки и, наверное, не исчерпали всех дипломатических возможностей. Много недочетов допущено россий­ским правительством, Министерством иностранных дел и Генштабом. Во­енные рассчитывали, что конфликт будет коротким и к зиме завершится. У нас имелось 1600 только пехотных батальонов, не считая кавалерийских, армия мирного времени состояла из полутора с лишним миллиона чело­век, а в случае мобилизации развер­тывалась чуть ли не до 18 миллионов. На записку экс-министра внутренних дел Дурново о том, что война чревата кризисом династии, революционными потрясениями и потенциальным разва­лом империи, внимания не обратили.

Поэтому, когда 28 июля Австро-Вен­грия начинает войну против Сербии, Россия на следующий день объявля­ет общую мобилизацию. И Германия 1 августа — официальная дата начала Первой Мировой войны — объявляет войну России.

РФС: Эта война получила яркое от­ражение в мировой литературе — Хе­мингуэй, Ремарк, а в отечественной слабое. Почему?

Михаил Мягков: Ее коснулись Шоло­хов в романе «Тихий Дон» и Алексей Толстой в «Хождении по мукам», Сергеев-Ценский писал о ней…

РФС: Но этого же мало. Интересно, что Толстой, военкор крупной рос­сийской газеты, воспринимал ее с на­деждой. Писал, что она разрушит су­ществующую цивилизацию, понимай, плохую, и породит новую…

Михаил Мягков: Ее во многих стра­нах воспринимали как последнюю, которая положит конец бесконечной череде войн и установит длительный мир не только в Европе, но и на всей планете. Разочарование не заставило себя ждать. Быстро возникло понима­ние, что началась война нового типа -с первыми бомбардировками городов, расстрелами мирных жителей, боль­шими жертвами. Важную роль заигра­ли СМИ. Появились массовые газеты и радио, а с ними и возможность ма­нипулировать информацией. Германия очень активно этим пользуется, ведет пропаганду еще и через листовки, кари­катуры, подметные письма, финансиро­вание радикальных движений. Трудно было поверить, что этот кошмар раз­родится прекрасным будущим. Так оно и вышло. Великая война не принесла Великий мир, и через два десятилетия после ее окончания последовало еще большее испытание для человечества.

РФС: За что сражались?

Михаил Мягков: Немцам объясня­ли, что такая выдающаяся нация, как германская, имеет право на достой­ное место под солнцем, тем более что когда-то ее обделили. Кто-то занял сушу, кто-то море, а кому-то достал­ся только воздух. Объединившейся в 1871 году после франко-прусской во­йны Германии с мощной растущей экономикой нужны моря, колонии или зависимые территории. Германский истеблишмент вдохновлялся трудами геополитиков Хаусхоффера и Маккиндера. Идеи об особой роли Германии в Европе и мире внушались немцам на протяжении нескольких десятилетий. Реваншистские настроения во Фран­ции питались желанием вернуть назад Эльзас-Лотарингию, а в Англии — бри­танский имперский комплекс. Лондон хотел отобрать у немцев колонии и превратить Германию в пасторальную страну, исключив ее из европейского концерта держав. Маленькая Бельгия желала удержать за собой колонию Конго. У всех были интересы.

РФС: А куда устремлялся российский национализм?

Михаил Мягков: У нас национализм вытекал либо в область бытовую, ли­бо в философию, но не в политику. Полиэтничное офицерство (русские, украинцы, поляки, немцы) символом веры считало преданность государю-императору. Поэтому мы избежали худших проявлений шовинизма, по­разивших Германию перед и в начале войны. В Петербурге, где 20 процен­тов жителей были иностранцами, в основном германоязычными, разбили германское посольство, но немцев не убивали. Шпиономания развилась поз­же, когда стали искать предателей и даже в императрице увидели «немку». Плюс — у нас не появилось еще массо­вой прессы, как в Европе, 2/3 россиян не владели грамотой. Следовательно и антигерманская пропаганда не по­лучила такого распространения, как антироссийская — в Германии. Народ, по выражению историка Станислава Тютюкина, встретил войну «угрюмо-сосредоточенно», предчувствуя неиз­бежные потери и лишения.

РФС: Как русский солдат понимал це­ли войны?

Михаил Мягков: Защита братьев-сла­вян, которых обижают. Ну и второй мотив — помощь союзникам Англии и Франции. «Антанта» окончательно оформилась в 1907 году. Ей противо­стоял Тройственный союз — Германия, Австро-Венгрия и Италия. Последняя, правда, вышла из него вследствие территориальных претензий к Вене по Тиролю и в 1915 году вошла в со­став Антанты. Зато к Тройственному союзу позже присоединилась Болга­рия и Турция, экономически и военно-политически зависимая от немцев. Поэтому после того как германские крейсеры с турецким флагом в октя­бре 1914-го обстреляли наше черно­морское побережье, Россия объявила Турции войну.

РФС: Итак, наша армия начинала во­йну не без патриотического воодушев­ления, с благородными целями, а за­канчивала развалом морального духа и своих рядов. Чья это вина — обстоя­тельств или власти?

Михаил Мягков: Однозначно не отве­тить. Множество факторов сказались. Уже осенью 14-го года линия фронта перешла на российскую территорию. Под Гумбинненом, в Восточной Прус­сии, мы выиграли сражение, а под Танненбергом проиграли. Случилась катастрофа со Второй армией генера­ла Самсонова. В Галиции наши войска вступили на территорию противника, взяли Львов, окружили Перемышль. Там продержались до мая 1915 года, а затем произошел германский прорыв, повлекший стратегический отход рус­ской армии из Галиции и Польши, так называемое Великое отступление. Мы потеряли всю Польшу, Литву, большую часть Латвии, часть Западной Белорус­сии, захваченную часть Галиции.

Если в 1914 году против Франции и Англии действуют 90 германских диви­зий, против России около 40, то в следу­ющем году против нас — уже 120. Из-за снарядного голода мы не можем сдер­живать немецкий железный вал. На 10 немецких выстрелов отвечали одним. Не рассчитывал Генштаб на длительные военные действия. Теряем территории, солдат, около миллиона только пленны­ми. Благодаря генералу Алексееву, на­чальнику Штаба Ставки ВГ, фронтовым генералам Щербачеву, Селивачеву, Са­харову, Брусилову противника остано­вили и перевели войну из маневренной фазы в позиционную.

За год войны выбиты старые кадры офицеров и солдат, армия устала от отступления, возмущалась недостат­ком боеприпасов, бездарностью мно­гих представителей командования. Надевшие шинели крестьяне на пози­циях в Прибалтике, Западной Украине, Западной Белоруссии, Румынии стали задумываться, за что они сражаются, сколько им еще гнить в окопах, что бу­дет дома с землей? Сказывалось воз­действие революционной пропаганды.

РФС: Генерал Деникин подчеркивал, что не большевики развалили армию…

Михаил Мягков: Они выступили про­тив войны, однако их в Госдуме было всего пять человек и как обществен­ная сила они еще себя не заявили. С началом войны депутаты ушли на бес­срочные каникулы, а где-то через год, вслед за поражениями осенью 1915 года, Дума снова собралась и начала критиковать правительство. Кто-то считал, что это лучше, чем если бы не­довольство вылилось на улицу. Броже­ние в обществе нарастало. Страну во­время не перевели на военные рельсы. Этот процесс стартовал, когда Герма­ния и Австро-Венгрия уже перешли на карточную систему. Известный думец-националист Василий Шульгин вспо­минал, что на предложение депутатов увеличить к началу 1916 года выпуск снарядов в три раза, министр ответил: «Почему в три? Давайте в четыре!» То есть мощности были. Потом оружия наштамповали столько, что хватило на Гражданскую и последующий мир­ный период. Да еще у союзников много закупили. Но, как говорится, дорого яичко к Христову дню.

Депутаты пытались помочь ре­шать вопросы производства снарядов, участвовали в работе новых органов — Особых совещаний по обороне, по топливу, по перевозкам, по продоволь­ствию, выезжали на фронт. Но либера­лы заняли открытую антиправитель­ственную позицию, что не приемлемо ни для какой партии во время войны. Кадет Павел Милюков выступил в 1916 году в Госдуме со знаменитой речью, рефреном которой стал вопрос: «Что это, глупость или измена?» Политиче­ская фронда перерастает в открытое неповиновение, требование изменения политики и системы власти.

РФС: Дальнейшее известно. Давайте назовем победы русской армии.

Михаил Мягков: Я бы в первую оче­редь вспомнил гениальный «брусиловский прорыв» весной 1916 года на Юго-Западном фронте, до сих пор изучаемый во многих военных акаде­миях мира. Русские войска взяли 400 тысяч пленных, около миллиона еди­ниц вооружения. Успешно действо­вали войска на Кавказском фронте. Командовал ими Великий князь Ни­колай Николаевич, но все операции разрабатывал генерал Юденич. На его счету Сарыкамышское и Эрзерумское сражения, открывшие русской армии дорогу вглубь Турции. Кстати, еще в марте 1915 года Россия с союзниками принялась договариваться о будущем разделе территории противника.

РФС: Вообще-то империалистических амбиций Россия не скрывала с само­го начала войны, чему свидетельством «меморандум Сазонова». Взгляд Ленина на то, что в ее основе лежало соперни­чество трех великих держав — Герма­нии, Англии и России в борьбе за гео­политические интересы, трудно опро­вергнуть. На что же мы претендовали?

Михаил Мягков: На территорию, свя­занную с Кавказом и проливами Босфор и Дарданеллы. Опять замаячила давняя мечта — греческий проект Потемкина. Николай II лелеял желание дойти даже до Синопа, где Нахимов в 1853 одержал победу над турецкой эскадрой, границ теперешнего Курдистана.

РФС: Не получилось. Когда русская армия проходит точку невозврата в своей боеспособности?

Михаил Мягков: Сразу после Фев­ральской революции. Уже приказ № 1 Временного правительства о неотдаче чести начальникам, передаче оружия под контроль Петросовета и так да­лее нанес сокрушительный удар по боеспособности армии. Начались вы­боры солдатских комитетов, голосо­вания прямо в ходе боя, братания, де­зертирство. К лету 1917 года мы уже сдаем Ригу, немцы и австрийцы вновь отбрасывают наши войска в Галиции. Подписанный в марте 1918 года «по­хабный» Брест-Литовский договор о мире обошелся нам потерей миллиона квадратных километров территории и контрибуцией в размере 4 миллиар­дов марок, которую Россия выплачи­вала Германии до октября.

РФС: По Версальскому договору на­ши союзники получали огромные ре­парации. Был ли учтен вклад России в победу?

Михаил Мягков: Нет. Россия на одно­именной конференции рассматрива­лась не как субъект, а как объект ми­ровой политики. «Партнеры» уже с мая вели против нее интервенцию. И зря. Они лишились возможности в недале­ком будущем опереться на Россию и подписали себе приговор, когда Гит­лер начал против них агрессию. Что касается нас, то всегда надо помнить о том, кто является главными союзни­ками России.

РФС: Армия и флот, конечно. Соиз­меримы ли потери участников войны?

Михаил Мягков: Вполне. Англичане потеряли более миллиона, Франция — около двух миллионов человек. Мы тоже — порядка двух миллионов. У Германии — более двух с половиной миллиона погибшими. Около 40 про­центов ее потерь вместе с союзника­ми приходится на Россию, которая в разное время сковывала от трети до половины вражеских сил. Таков наш вклад в итоги войны. Если бы не мы, никакой победы бы не было.

РФС: Первая Мировая перекроила кар­ту мира, подвела черту под исчезнове­нием четырех империй и так далее. Но, может название «Великая» за ней утвердилось в том числе и вследствие огромных потерь? Ведь на алтарь Вто­рой Мировой наши западные союзники принесли гораздо меньше жертв. А вот для нас по этому параметру Великой выходит именно война 1941-1945 годов.

Михаил Мягков: Конечно, шок этих чудовищных потерь сыграл свою роль и оставил отпечаток в менталитете европейцев, что лучше всех описал Ремарк в романе «На Западном фрон­те без перемен». Для Европы, в мень­шей степени для США, Первая Миро­вая война ознаменовала некий слом привычной картины мира, привнесла апокалиптические краски в его после­дующее восприятие. Ну а нам тяготы отечественной истории — гражданская война, коллективизация, индустриали­зация, а потом снова война, — просто не оставили времени на переживания.

РФС: Европе — шок, а Америке — ди­виденды, так?

Михаил Мягков: Да, США в разы уве­личили свое производство и проспери­ти, доход на душу населения, вытесни­ли долларом с мирового рынка фунт стерлингов и стали супердержавой.

РФС: Как вы смотрите на открытие памятника Гавриле Принципу в Респу­блике Сербска?

Михаил Мягков: Идет переоцен­ка смыслов. Мы недавно в Сараево установили бюст Николаю II. Видели бы вы, как к нему подходили сербы и целовали со слезами на глазах. Для них это символ защитника сербской национальной идеи. Так же, как Гав­рила — прежде всего олицетворение сербского патриота, выступавшего за независимость своей родины.

РФС: Что нам надо помнить сегодня, говоря об этой войне?

Михаил Мягков: То, что мир, пере­фразируя Булгакова, так же внезапно смертен, как и человек. Его надо це­нить и очень беречь. Все войны для большинства человечества начинаются неожиданно, хотя к ним некие силы и готовятся. В общественном бекграунде сто лет назад существовало мнение, что ну не могут цивилизованные евро­пейские страны сорваться в пропасть войны. Это легко проецируется и на сегодняшние реалии. Информационная война против России — артподготовка к горячему конфликту, взведенный ку­рок. Главное, чтобы рука политика слу­чайно или намеренно не нажала его. А общество — не толкнуло эту руку.