Майдан: явление «иного» народа

Чтобы ответить на вопрос, сначала надо понять смысл того, что представлял собой майдан, считает известный публицист и ученый Сергей Кара-Мурза

 

Сергей Кара-Мурза: Вы подняли важный вопрос. Он специально рас­сматривается в психологии. Чтобы собрать некую общность, а это было сделано, чем-то сплотить ее, прежде чем даже выработать идеологию, вы­рабатывается стиль, объединяющий и отличающий данную группу людей от остальных. Это чрезвычайно важ­но. Одинаковые рубашки у фашистов — символ единства. В Красной армии им стал шлем со звездой (буденовка) и поперечные накладки на гимнастерках командиров.

На Западе есть несколько центров, разрабатывающих «приемы револю­ции». Последние активно применя­ются при госпереворотах, свержении «тиранов» и «диктаторов». Так было на Филиппинах с Маркосом, в ЮАР, ког­да заканчивали с режимом апартеида, когда убирали Пиночета.

 

Сергей Кара-Мурза: Конечно. И вез­де работают историки, культурологи, антропологи. Сначала они изучают на­селение, среди которого надо действо­вать, местную специфику и так далее. Не обошлось без них и на майдане.

 

Сергей Кара-Мурза: Очень. Но вос­приятие ее было разным. У здравомыс­лящих жителей Донбасса майдан с его сценами и заклинаниями в 2005 году вызывал недоумение, а многим укра­инцам, во всяком случае поначалу, он нравился. Они его воспринимали как живой порыв к свободе, праздничную ярмарку. Был поставлен большой спек­такль, который выполнил политиче­скую задачу — свалить власть руками толпы. Сейчас — другой сценарий.

 

Сергей Кара-Мурза: Бесспорно, что он продемонстрировал архаизацию и криминализацию общества, кото­рые осознанно культивируются. И не только на Украине, но и у нас. Уголов­ная субкультура (а это ведь антипод культуры) проникает во все сферы общества. Журналисты и политики выражаются «на фене»! Это ведь тоже огромная операция, резко ослабляю­щая нормы сознания и поведения. На Украине ни интеллигенция, ни власть последние двадцать лет не препят­ствовали индоктринации бандеровщины и петлюровщины в сознание молодого поколения. Идеологическая обработка, исходившая от интелли­генции Западной Украины, по своей беспрецедентности, в смысле измене­ния самого ядра прежней культуры, сравнима разве что с воспитательной программой в гитлеровской Германии.

 

Сергей Кара-Мурза: Впрямую вряд ли. С советской интеллигенцией по-другому работали. С 70-х годов наша гуманитарная элита часто ездила на Запад, там ее прикармливали всяки­ми грантами, в результате чего дисси­дентствующая часть перешла на анти­советские позиции. В том числе наши лучшие марксисты — Мамардашвили, Левада. Они читали то, что «не требо­валось по программе», изучали теорию революции Грамши. Перестройка — это грамшианская революция, в ходе кото­рой капелька по капельке совершилась молекулярная агрессия в обществен­ное сознание. За пять лет оно было полностью демобилизовано. Рабочие согласились на приватизацию и без­работицу! На Западе даже не верили.

 

Сергей Кара-Мурза: Этнонационализм — самое простое средство консолидации постсоветских общностей. Рецепт, проверенный временем. А с конца 1980-х годов именно народы Кавказа и Украины стали подвергаться интенсивной обработке. Притом что в 1991 году, согласно социологическим исследованиям, на Украине меньше всего было национализма, на втором месте шел Казахстан.

Формирование новой идентичности прежде всего на базе отталкивания и противопоставления украинства все­му русскому и российскому сопро­вождается утратой важных слоев культуры. Но на этом воспитывается украинская молодежь. Неудивительно, что через каждые 12 лет каждое ее но­вое поколение предстает перед нами в качестве совершенно иного культур­ного типа. И вот он явил себя миру на майдане. У него другая логика, другие ценности и мощный потенциал ирра­циональной ненависти к русским.

Сергей Кара-Мурза: Молодежь не понимает, что делает. А вот осознавал ли тот же Кучма, написавший книгу «Украина не Россия», что Украине на­вязали модель нациестроительства того типа, который колонизаторы насаждали народам Африки? Ее суть — сплочение населения в нацию че­рез идею золотого века, прерванного соседним народом-злодеем, в данном случае — русским. Это — трайбализм, племенная обособленность. Модель тупиковая, что известно по Африке, где до сих пор родственные племена время от времени вырезают друг дру­га. На Украине стали ненавидеть своих же, говорящих по-русски левобереж­ных украинцев.

Необычные для прежней культуры стереотипы трайбализма выражаются в появлении политических луддитов, осаждающих и захватывающих адми­нистративные здания и массово разру­шающих памятники. Реанимированы «революционные» типы поведения, ког­да активист держит за глотку прокуро­ра или избивает руководителя государ­ственного телевидения. Все это знаки глубокой деградации культуры, при которой подобные «эксцессы» закрепляются как новые социальные нормы.

Это внутренний фактор. Есть и внешний. Думаю, что возникла гео­политическая доктрина — резко осла­бить Украину, на русофобской основе превратить ее просто в руину, чтобы такой гвоздь вбить в Россию.

 

Сергей Кара-Мурза: Думаю, да.

 

Сергей Кара-Мурза: И для этого. Но и просто — чтобы ослабить Россию. Ведь нам все равно придется спасать Украину, нельзя же бросить ее в таком состоянии. Это нелегкое бремя для российской экономики.

 

Сергей Кара-Мурза: Да, но вряд ли надолго. Я оптимист и не верю, что нынешняя общность, воспринимаю­щая себя ядром нации, сможет утвер­диться на Украине и навязать ей свои ценности навсегда. Уже сознание сле­дующего поколения украинцев можно будет вернуть в норму — если этим, конечно, заниматься. Это ведь не в крови, не в биологических структу­рах записано. Культура, она поддается давлению и в ту сторону, и в эту.

Сергей Кара-Мурза: Ну, бывает в се­мье беда — сын сошел с ума. Украина — наш крест. Как еще назвать, когда на руках тяжелый больной, который к то­му же бузит? У нее альтернатива: или к ЕС прилепиться, или к нам. Евросоюз ее не возьмет. Значит, Киеву предстоит менять и правительство, и политику, а нам — много денег тратить. Но делать нечего. Откажемся — для нас же хуже будет. Если она размежуется по прин­ципу федерализации, ее постепенно приведет в чувство Юго-Восток. Здесь практически сосредоточена вся наука, здесь лучшие предприятия ВПК. Из Харькова вышли Ландау, Капица, отсю­да на Урал перевезли танковый завод, Днепропетровск — ракетная техника. Правда, трудно сказать, что там сейчас осталось. Спрос на их промышленный продукт снизился, потому что кризис, потому что Китай занял большую ни­шу. Но если бы Украина вошла в Ев­разийский союз, все эти предприятия получили бы второе дыхание.

Сергей Кара-Мурза: Пассионарность Запада ненадолго. Надо будет рабо­тать, семью кормить. В 1945 году обра­зовался большой контингент пленных бандеровцев. Их выпустили, чтобы они работали и содержали семьи, потому что на Западной Украине осталось очень мало мужчин. И они встроились в нормальную жизнь. Почти полвека мы жили спокойно. Да и сейчас не они, не старшее поколение, а уже специаль­ные технологии настроили молодежь.

Мы ведь тоже несем свою долю ответственности за происходящее. В 1991 году Россия бросила Украину. Никакой работы с Западной Украиной со стороны российской интеллигенции не было — ни диалогов, ни встреч, ни дискуссий. Сейчас мы, и уже не впер­вые в постсоветский период, стоим на распутье и ужасаемся настоящему.

Однако надо понимать, что распу­тье несет и возможность движения по новому пути. Какие-то утраты не­избежны, но и много ценного в такой встряске. Посмотрите на Юго-Восток Украины. Там люди как мухи ходили и только жаловались еще три-четыре месяца назад, а сейчас, особенно после Крыма, воспрянули как единая общ­ность, как народ, и стали осознавать свои, отличные от Западной Украины, интересы и ценности. Какой скачок самосознания! Они уже могут само­организоваться, у них лица светятся, наполнены достоинством. Осознание себя — ценнейшее качество. У нас, в России, еще такого нет.

 

Сергей Кара-Мурза: Согласен с тем, что у них больше архаичного, но само по себе это не является источником происходящих процессов. Мы в целом более модернизированы. Предки за­падных украинцев были крепостны­ми у польских помещиков, и это не­множко затормозило развитие их са­мосознания, оно как будто омрачено вековой обидой. Вот и батька Махно не случайно появился на украинской почве, у нас в гражданскую войну та­ких вождей, склонных к «войне всех против всех», не было.

Сергей Кара-Мурза: У нас в принци­пе нет обществоведения. Его не было не только в советский период, но и при царизме, в XIX веке. Это наша на­циональная беда. Почитайте хотя бы школьный учебник. Российское обще­ствоведение вышло из классической русской литературы, отражавшей жизнь не объективно, а с точки зрения морали, в соответствии с совестью писателя. Совесть была больная, гу­манистическая. Литература стала па­раллельной религией для тогдашнего общества, писатели — властителями дум. А реальность была не такая, как в литературе. Научное знание должно показывать все, как есть, и не давать оценки. Западное обществоведение вы­полняет задачи научного типа знания и разрабатывает технологии. Поэтому они предотвратили революции, а у нас царь еще в 1905 году был уверен, что все крестьяне поголовно монархисты и обожают государя императора.

Сергей Кара-Мурза: Отсутствие на­учного знания об обществе в конце советской эры стало очень большой нашей слабостью. Социум быстро ме­нялся после Второй мировой войны, в 70-е годы в СССР появилось сытое общество. Никогда такого в мире не было, а как с ним управляться, никто не знал.

Сергей Кара-Мурза: Нет. У них обя­зательно треть общества в бедности оставляют, а две трети видят это и ценят то, что имеют. Советская моло­дежь вообще не верила, что где-то в мире есть голод и безработица. Для нее это были пропагандистские тези­сы. Многие базовые блага (крыша над головой, отопление, бесплатные меди­цина и образование) она воспринима­ла как природные явления и ценности их не осознавала. Подросток конца 80-х годов с радостью согласился бы отрезать в доме отопление и полу­чить взамен видеомагнитофон за 300 долларов.

Да не только молодежь, общество в целом не знало, как оно устроено, как действует, чем наша школа, наше предприятие, наша железная дорога, наша армия и вообще все системы жизнеобеспечения отличаются от за­падных. Только многое потеряв, мы кое-что стали понимать. Но не все.

Украинцы с позапрошлого века на­циональное самосознание вырабаты­вают. Особенно интенсивно этот про­цесс проходил в западных областях. Кстати, в советской интеллигентской среде западенцев уважали, их универ­ситетское сословие считалось элитой. Так что их амбиции генерировать идеи нацразвития для всей Украины идут еще с тех пор. А юго-восток мол­ча работал.

Предыдущий, еще ющенковский, майдан в российских СМИ освещался поверхностно, и многие символы гря­дущего культурного типа, проявивши­еся во весь рост сегодня, остались не­замеченными нашими обществоведа­ми. Одно из исключений — политолог и депутат 4-го и 5-го созывов Госдумы Рифат Шайхутдинов. Он, возможно, первым написал о появлении на май­дане «нового народа», ориентирован­ного на иной тип ценностей и стиль жизни, наделенного иным образом будущего. В 2014 году этот «новый народ» безнаказанно, по крайней мере пока, убил украинское государство.
Хотя это совсем не в интересах большинства украинцев.

 

Сергей Кара-Мурза: Поэтому нам надо извлечь выводы из уроков майдана. Россия не очень далеко ушла от Украины. И у нас за два десятилетия, с одной стороны, упала общая культура населения, а с другой — сформировались активные, сплоченные силы, которые не скрывают враждебности к существующему государству и в этом смысле представляют для него реальную угрозу. Объединив все социальные слои и сфокусировав все существующие виды общественного недовольства в мощный протестный пучок, они получают реальные возможности дестабилизировать действующую государственную систему.

Сергей Кара-Мурза: Его представители выходят на Болотную, хотя их митинги пока что более рациональные и «европейские», чем на Украине. Уверен, что российская власть сделает выводы из итогов майдана, чтобы исключить его повторение у нас. Но и общество не должно сидеть сложа руки. Ему нужно подумать, как начать диалог с украинской интеллигенцией. Там много тех, кто хотят поговорить с нами обо всем. Надо только немножко подождать, чтобы все успокоились. И одновременно мы обязаны заниматься своей молодежью. Если не мы, то ее воспитанием займутся другие. Многое упущено, но никогда не поздно начать консолидацию общества и формирование в нем сплоченного ядра. Только так можно защитить страну в мировом диалоге и «борьбе смыслов».

 

Беседовала Людмила Глазкова

Фото Юрий Паршинцев