Россия и сирийское урегулирование: как «Источник мира» впал в Бочаров ручей

Разбирая на днях документы, я обнаружил номер британского журнала «Экономист», датированный октябрем 2015 года. В нём была опубликована статья с громким названием «Путин — защитник шиитов» (Putin, Shampion of the Shias). Заголовок публикации весьма точно отражает атмосферу, доминировавшую в западном публичном пространстве в период начала антитеррористической операции ВКС России в Сирии.

Главная мысль сводилась к тому, что Россия, «вместе с шиитским Ираном вставшая на путь поддержки кровавого алавитского режима Б. Асада», совершает — дескать, серьёзную геополитическую ошибку. Перечёркивает перспективы взаимодействия с арабскими суннитскими государствами (имелись в виду монархии Персидского залива) и вроде как тем самым настраивает против себя собственное мусульманское население, большинство в котором составляют последователи Ислама суннитского толка. Другими словами, нам предрекали международную изоляцию и внутриполитические проблемы.

Что же мы видим сегодня? Россия — участник всех без исключения форматов сирийского урегулирования — от Международной группы поддержки Сирии, где наша страна совместно с США играет роль сопредседателя, до Астанинского формата, где Россия вместе с «суннитской Турцией» и «шиитским Ираном» (здесь я намеренно пользуюсь западной терминологией) успешно находит развязки по наиболее сложным аспектам сирийского «досье». Визит президента В.В. Путина в Саудовскую Аравию и ОАЭ в середине месяца продемонстрировал стратегический уровень отношений России с крупнейшими региональными монархиями (напомню, что, к примеру, Декларация о стратегическом партнёрстве между Россией и ОАЭ была подписана в 2018 года, через три года после начала операции ВКС РФ в Сирии). Развивается многоплановое взаимодействие с Катаром. В регионе активно обсуждается российская Концепция обеспечения коллективной безопасности в зоне Персидского залива. Что касается мусульманской части нашего населения, то достаточно взглянуть на работу российской военной полиции, которая присутствует в большинстве регионов Сирии и «львиную» долю в которой составляют представители республик Северного Кавказа, чтобы понять: российские мусульмане не просто поддерживают государственную политику в Сирии, но и активно способствуют её реализации «на земле». Россия — единственное государство, имеющее каналы взаимодействия со всеми без исключения странами региона, а также непосредственно сторонами конфликта — сирийским правительством, группами политической и вооружённой оппозиции (кроме террористических структур), курдскими организациями.

Примитивные логические построения, к которым в последние годы приучил себя Запад, в условиях Ближнего и Среднего Востока не работают. Деятельность астанинского формата, в рамках которого успешно сотрудничают страны с различными, а в ряде случаев конфликтующими повестками, продемонстрировала несостоятельность блокового мышления применительно к сирийскому досье. Различия же в отношении к официальному Дамаску не мешают прагматичному и (парадоксальным образом!) деидеологизированному взаимодействию России, Ирана и Турции по конкретным сюжетам с целью нахождения эффективных решений.

Примитивные логические построения, к которым в последние годы приучил себя Запад, в условиях Ближнего и Среднего Востока не работают.

Достигнутые 22 октября по итогам многочасовых переговоров в Сочи В.В. Путина и Р.Т. Эрдогана договорённости, призванные способствовать деэскалации ситуации на северо-востоке Сирии — яркое тому подтверждение. Ажиотаж, который вызвал сочинский Меморандум в международном сообществе, сопоставим если только с реакцией на исторические договорённости между Россией и США от 2013 г. по вывозу и уничтожению сирийского химического оружия; которые, как известно, предотвратили реализацию в САР силового сценария, казавшегося на тот момент неминуемым.

И тогда, и сейчас Россия предложила нестандартные решения в условиях, когда партнёр был, что называется, сам не рад созданной им ситуации. В 2013 году это была печально известная «красная линия» Б. Обамы: бывший президент США не мог без потери лица отступить от публично озвученных планов нанесения ударов по Сирии (хотя его отказались поддержать даже самые близкие союзники — британцы). Инициатива Президента России, предусматривавшая химическую демилитаризацию Сирии под международным контролем, предоставила тогда политико-правовую и психологическую основу для принятия решения об отказе от военной операции, которая могла бы обернуться для региона очередной катастрофой.

Сегодня, в условиях неоднозначного восприятия в мире турецкой операции «Источник мира» (а с учётом первоначально заявленного размаха можно было ожидать роста критики, в том числе со стороны союзников по НАТО), Россия предложила приемлемое для сторон решение, при этом взяв на себя целый ряд конкретных обязательств (в частности, по отводу курдских формирований из согласованной зоны). Сделан крупный шаг в направлении восстановления территориальной целостности Сирии. Отсылки к Аданскому соглашению 1998 года между Сирией и Турцией и соответствующие комментарии Владимира Путина выходят за рамки локального сюжета и приоткрывают видение российским руководством дальнейших шагов на треке политурегулирования: это сближение между Дамаском и Анкарой и сирийско-курдский диалог. Темы эти отчасти взаимосвязаны, и осязаемый на сегодня прогресс по ним позволит говорить о формировании принципиально нового расклада, который изменит военно-политическую карту сирийского урегулирования. Россия, поддерживающая диалог со всеми внутренними и внешними игроками, которые могут быть вовлечены в эти процессы, без сомнения, способна сыграть здесь роль эффективного посредника.

Российско-турецкое взаимодействие по Сирии приносит все новые прорывные результаты и демонстрирует устойчивость. Его становление не было «лёгкой прогулкой». Однако прагматизм и осознание ответственности за последствия возможной деградации отношений — как для двусторонней повестки, так и в контексте ситуации на Ближнем и Среднем Востоке — не дали эмоциям взять верх и позволили продолжить шаги по расширению взаимодействия.

Ставка нашей страны на работу с региональными игроками, имеющими влияние на ситуацию «на земле», не является следствием каких-либо политических симпатий, а обусловлена конкретной отдачей, которую может принести такое партнёрство.

Размышляя далее над российско-турецким партнёрством по сирийской проблематике, трудно удержаться от аналогий. Так, к активизации взаимодействия с Турцией Москву в своё время подтолкнул негативный опыт, связанный с длившимися почти весь 2016 год непростыми переговорами с США по проблематике восточного Алеппо. Вашингтон не выполнил свои обязательства по согласованной в двустороннем формате «дорожной карте» и не отвёл силы вооружённой оппозиции от окружной трассы «Кастелло» с целью демилитаризации города. Понимание истинных причин неспособности американцев пройти свою часть пути — отсутствие у США реального влияния на полевых командиров — подтолкнуло Россию к поиску надёжных партнёров из числа стран региона. Проблема восточного Алеппо была в рекордно краткие сроки решена в рамках диалога с Турцией с опорой на наработки ООН (боевиков эвакуировали в Идлиб). Именно тогда были созданы предпосылки возникновения астанинского формата. Сегодня маятник истории качнулся в обратную сторону: теперь Турция, разочарованная затягиванием американской стороной переговоров по зоне безопасности на северо-востоке Сирии, предпочла договориться с Россией, зарекомендовавшей себя в качестве партнёра, который умеет держать слово.

Ставка нашей страны на работу с региональными игроками, имеющими влияние на ситуацию «на земле», не является следствием каких-либо политических симпатий, а обусловлена конкретной отдачей, которую может принести такое партнёрство. Все познаётся в сравнении: достаточно вспомнить, как слабо соблюдались российско-американские договоренности от 2016 года по установлению общесирийского режима прекращения огня — в сравнении с перемирием, согласованным Россией и Турцией при поддержке Ирана в начале 2017 года. Решение Москвы и Анкары «заставить пушки замолчать» не только привело к качественному снижению уровня насилия, но и дало возможность заморозить ситуацию «на земле» путём создания четырёх зон деэскалации.

При этом астанинский формат — в отличие от всякого рода западноцентричных объединений — партнёрство, построенное на добровольных началах. В связи с чем запущенный Россией при поддержке стран региона (в том числе Египта) параллельный процесс переговоров с антиправительственными группировками в зонах деэскалации не вступал в противоречие с астанинскими договорённостями и привёл к почти бескровному переводу трёх таких зон под контроль правительства Сирии. По четвёртой — Идлиб — действует российско-турецкий Меморандум от 17 сентября 2018 года и осуществляются меры, направленные на деэскалацию ситуации. Более того, именно в рамках астанинского «треугольника» удалось сдвинуть буксовавший в стенах ООН межсирийский политический процесс, провести в январе 2018 г. конгресс сирийского национального диалога в Сочи и договориться о создании конституционного комитета, о чём В.В. Путин, Р.Т. Эрдоган и Х. Роухани объявили 16 сентября по итогам трёхстороннего саммита в Анкаре.

Все вышеперечисленное — реальная победа многосторонней дипломатии, достигнутая при решающем вкладе России. Это, конечно же, вызывает раздражение Запада. В публикациях и заявлениях политиков и экспертов сквозит плохо скрываемое чувство ревности в связи с (как это ими формулируется) «ростом влияния России в регионе».

В этих условиях стоит ожидать попыток «демонизировать» астанинский формат или как минимум девальвировать его значение, в частности, в ходе предстоящей работы Конституционного комитета. Не забудут «партнёры» и сюжет Идлиба. Однако, как говорится в восточной пословице, «собаки лают, а караван идёт». И «караван» этот — с учётом роста числа государств-наблюдателей при астанинском формате — становится все длиннее.

Развитие ситуации вокруг Сирии, как минимум в среднесрочной перспективе, будет определять еще один важный фактор, связанный с позицией арабского мира. Возвращение Сирии в арабскую семью, в первую очередь, через восстановление членства этой страны в Лиге арабских государств, на мой взгляд, позволит говорить о создании принципиально новой геополитической реальности и в целом завершении политического кризиса вокруг САР. Ситуация в Сирии станет частью более широкого регионального контекста, фокус сместится на процесс поиска «баланса» между различными игроками (Иран, Турция, арабы, Израиль). Россия, безусловно, могла бы и здесь сыграть свою посредническую роль.

Эффективность российской линии в Сирии достигается сочетанием ответственной роли нашей страны как постоянного члена СБ ООН с успешной работой в гибких коалициях, критерием членства в которых выступают не политические предпочтения (западная модель «клуба по интересам»), а возможность вырабатывать реально работающие решения. Российская внешнеполитическая философия, свободная от идеологической зашоренности и логики «кто не с нами, тот против нас», предоставляет мощный запас открытости и для того, чтобы в подобной, соответствующей духу времени, модели партнёрства, решать самые сложные проблемы современности.