Владимир Молчанов: От ТВ у меня сейчас удручающее впечатление мертвечины

В этом году отмечается 30-летие перехода в СССР к гласности. Пожалуй, первой телевизионной ласточкой этого процесса стала программа «До и после полуночи». Героем первого её выпуска стал Андрей Миронов, а потом в ней появлялись Ив Монтан, группа «Би-джиз» и множество других популярных исполнителей, великий князь Николай Романов и завсегдатаи московского пивного зала, зэки из колонии и неудачливые путчисты Язов и Крючков… Герои программы, её сюжеты — всё было в новинку телезрителю. «До и после полуночи» смотрела минимум половина 300-миллионного населения советской страны, а вёл её Владимир Молчанов, один из самых стильных и обладающий великолепным русским языком журналистов. Владимир Кириллович рассказал корреспонденту «Парламентской газеты» и слушателям Сахаровского клуба, как создавалась легендарная программа и что он думает о сегодняшнем телевидении.

О том, чем он занимается сегодня

— Я преподаю, у меня 120 студентов, из которых 110 девочек. Журналистика, увы, стала невыгодным делом и несвободной профессией. Когда я в 1987-м пришёл на телевидение, при всех обкомах, при Лигачёве, Слюнькове, Зайкове атмосфера там была гораздо более свободной. И мы были гораздо образованнее нынешних молодых журналистов, потому что много читали. Мои студенты читают мало. Как-то я спросил их, кто такой академик Сахаров. Из 120 человек смогли ответить только шестеро… Ещё я снимаю 2-3 фильма в год о классической музыке и выступаю на радио «Орфей». В Консерватории устраиваю акцию «Сумбур вместо музыки» вместе с оркестром Владимира Федосеева.

О самых ярких съёмках и цензуре

— Почти за всё показанное в «До и после полуночи» мы получали выговоры. Например, у нас впервые прозвучала песня «Россия» Игоря Талькова. Помните: «Листая старую тетрадь расстрелянного генерала…» Она была запрещена. Я не являлся поклонником Талькова, но мне хотелось, чтобы эта песня прозвучала. Игорь поспорил на бутылку водки, что её не пропустят в эфир. И честно отдал бутылку, когда пропустили… Я пришёл на телевидение в 36 лет. Мне важно было рассказать об интересующих меня вещах. О сталинских репрессиях, через которые прошла моя семья. Об эмигрантах, с которыми я встречался в Бельгии и Голландии. У меня в программе появился один из первых эмигрантов первой волны Полонский, рассказавший, как жил в нищете в Париже. «Это ваш Ленин виноват с большевиками», — заявил он.  После эфира иду по коридору в Останкино, навстречу Алла Пугачёва: «А я вас видела. Когда этот эмигрант про Ленина сказал, вы зелёный стали и чуть из кресла не выпали»… Интересно было сделать репортаж из шахты в Луганске, в котором шахтёры откровенно говорили о своём рабском труде. Я полтора часа полз к ним по 300-метровому штреку и полтора часа обратно. Кстати, четыре года назад я снова побывал в тех местах — из 17 шахт осталось три, и шахтёры бежали от камеры, потому что боялись потерять работу. Мы впервые побывали на зоне, где сидели приговорённые к пожизненному заключению. Один из них сказал: «Я проклинаю тот день, когда расстрел мне заменили пожизненным. Лучше бы расстреляли»… Страха перед цензурой я никогда не испытывал. Ещё до телевидения  занимался поиском нацистских преступников. Один из них, скрывавшийся в США кавказский эсэсовец, посылал мне угрозы. Правда, его самого взорвала в штате Нью-Джерси Лига защиты евреев. Страшно было, когда в 1993-м мы попали под несколько обстрелов в Москве.

Когда меня спрашивали о концепции «До и после полуночи», я не знал, что сказать. Не было у программы никакой концепции. Просто мы хотели показывать то, что интересно. Сначала я пытался вести утренние эфиры. Но люди из агитпропа ЦК КПСС сказали: «Почему это у вас сначала идут песни, а о том, что Горбачёв побывал в Азербайджане, говорится только третьим номером?» И решено было сделать ночную передачу — агитпроп ночью телевизор не смотрел.

О том, во что превратилось нынешнее ТВ

— Сегодняшнее телевидение в моём представлении очень мало имеет общего с настоящим телевидением. Оно имеет отношение к военной пропаганде. У ведущих, особенно женщин, появляются интонации  каких-то нацистских кричалок. Такие же можно услышать в фильмах Лени Рифеншталь. А все эти политические ток-шоу с бесконечным криком, когда невозможно ничего понять. Раньше люди не кричали с пеной у рта, а разговаривали. Есть, конечно, телеканал «Дождь», на котором тоже ничего особо нового нет, но там способная команда, работающая в очень стеснённых финансовых условиях. Другие условия у Константина Эрнста, которого я считаю одним из лучших продюсеров Европы. У него высокая культура, понимание эстетики. И многие программы Первого канала на несколько порядков выше продукции других каналов. Но в целом от ТВ у меня сейчас удручающее впечатление мертвечины. Очень плохо и то, что журналисты стали сами себя цензурировать. Они заведомо знают, что вот об этом человеке нельзя сказать ничего. Может быть, нужны какие-то изменения в Закон о СМИ. Но я признаюсь, что никогда его не читал. И депутатом в отличие от моих коллег Саши Политковского или Саши Любимова никогда не хотел становиться.

О любимых ведущих и популярности

— На ТВ не работают гении — они в медицине или физике. Пожалуй, эталонами телевизионных людей я могу назвать Ираклия Андроникова — его рассказы меня всегда завораживали, Эдварда Радзинского и Виталия Вульфа. Вспоминаю политобозревателя Александра Бовина. Он помимо телепередач речи Брежневу писал. И единственный имел право сниматься без галстука. И единственный мог сказать Брежневу, когда тот полез целоваться: «Леонид Ильич, я только с бабами целуюсь». Меня же какой-то период держали на ТВ как икону — когда были закрыты «Взгляд», «5 колесо», «Прожектор перестройки». Но в 1991-м я сам ушёл с телевидения, правда, вернулся через полгода на «РЕН-ТВ». Там в одном коридоре был кабинет Рязанова, дальше — Филатова с программой «Чтобы помнили», дальше — Никулина с «Белым попугаем», дальше — мой. А популярность я почувствовал после первого же выпуска «До и после». Он вышел в ночь на 8 марта 1987-го, в праздник жена послала меня купить хоть какой-то еды, я захожу в магазин и вижу длиннющую очередь. Тут вдруг заведующая в сторонку отводит, говорит: «Вам тут не надо стоять». И ведёт в подвал, а там — и мясо, и рыбка… Сразу подумал: стоит этим делом заниматься.

Подготовил Андрей Петров