Спасение узников Освенцима и боевой верблюд в Берлине

Десять финалистов собрались в Москве узнать реше­ние жюри и принять участие в видеомосте Москва — Минск, услышать доклады и сообщения видных историков и архивистов, выступить в научно-практических се­минарах и мастер-классах.

 

«Все финалисты этого конкурса — победители. Это огром­ный стимул для участников заниматься дальнейшей рабо­той, заражать своей энергией и делиться опытом с другими преподавателями. А также хороший стимул молодым идти работать в школу. Очень приятно, что учителям начали уде­лять внимание на уровне средств массовой информации фе­дерального значения», — сказал Государственный секретарь Союзного государства Григорий Рапота на вручении премий.

 

Но миссия педагога не только в преподавании. Он сам должен постоянно учиться, чтобы выдержать неизбежное соперничество со своими воспитанниками, конкурирующи­ми с ним в погоне за информацией, на которую так щедро наше интернет-пространство. В этом им помогли многие из прозвучавших на этом экспертно-медийном мероприятии сообщений, пока что доступные только из уст их авторов. О некоторых представившихся наиболее примечательными я и попытался рассказать в этих заметках.

 

«Наше братство великое брало Берлин», — пел когда-то Мус­лим Магомаев с виниловой пластинки, вертевшейся со ско­ростью тридцати трех оборотов в минуту в нашем студен­ческом общежитии на алма-атинской улице Виноградова. Сейчас разговоры и воспоминания о былом единстве кое-где на просторах бывшего СССР не в моде. В Узбекистане даже памятник единственному в этой бывшей республике, а ныне стране, боевому генералу, Герою Советского Союза Рахимову убрали с привычного за тридцать с лишним лет ташкентского пятачка, передвинув четырехметровый пье­дестал для бюста и сам бюст в закоулок парка. Ладно, это их решение. Мы же забывать ничего не собираемся, одним из доказательств тому стало выступление начальника Центрального архива Министерства обороны России Игоря Пермякова, который среди прочих примечательных фактов поведал, оттолкнувшись от никому, кроме архивистов, пре­жде не знакомых материалов о реальном вкладе того само­го советского братства в общий и единый на всех подвиг народа.

 

Поводом к эмоциональному рассказу о национально-исторических мифах стало недавнее заявление некоего эксперта из Польши, ничтоже сумняшеся заявившего, что лагерь Освенцим (по-немецки Аушвиц) освобождали… одни украинцы. Специалисты тут же напомнили мифотворцу, а пожалуй, даже провокатору, что в составе I-го Украинского фронта воевали отнюдь не только уроженцы одной-единственной советской республики. Тем не менее, в таком скру­пулезном деле, как опровержение нахально и продуманно сформулированного бреда, без достоверных свидетельств не обойтись. Сами же документы многие историки считали безвозвратно утраченными. Сотрудники архива все-таки взялись за поиски и в конце концов обнаружили списки личного состава 60-й армии, после освобождения Кракова принесшей свободу уцелевшим узникам самой страшной из гитлеровских «фабрик смерти».

 

Найденные в Центральном архиве Министерства обороны материалы констатируют, что этот заповедник палачества уничтожен был воинами 41 национальности. В 60-й армии сражались 42 998 русских, 38 041 украинец, 1210 белорусов, 546 армян, 555 грузин, 304 азербайджанца, 838 узбеков, 148 таджиков, 139 туркменов, 981 казах, 126 киргизов, 59 карелов, 8 финнов, 1073 еврея, 5 ингушей и чеченцев, 5 «кабардино-балкарцев» /так в документе/ и 31 балкарец, 80 осетин, 55 вы­ходцев из Дагестана, 1088 татар, 349 чувашей, 393 мордвина, 175 башкиров, 11 калмыков, 100 удмуртов, 97 марийцев, 106 молдаван… А еще были в составе армии поляки, болгары, греки, китайцы, буряты, коми-пермяки, коми, чехословаки, литовцы, эстонцы, «латвийцы» и… один югослав. Коммента­рии к этим цифрам, надо полагать, никому не потребуются. Если поляки в угаре застарелой русофобии готовы забыть даже о своих же этнических собратьях, причастных к спасе­нию заключенных Освенцима, так это их личное дело! Хоти­те напороться на исторические рифы? Бог в помощь!

 

…С калмыками в Красной армии связана и подавно уди­вительная история. Бывший министр обороны СССР, Мар­шал Советского Союза Дмитрий Тимофеевич Язов незадол­го до кончины позвонил начальнику Центрального архива МО РФ с просьбой проверить дошедший до военачальника невероятный слух о том, что в 1945 году на улицах Берли­на видывали верблюдов. «Самолеты то и дело ищем, танки ищем, людей ищем и находим, — рассказывал залу Игорь Альбертович Пермяков, — но поисками верблюдов еще не занимались». Но отказать последнему советскому маршалу архивисты никак не могли и нашли-таки следы верблюжьей эпопеи в приказе по 902-му стрелковому полку от 22 мая 1945 года. Судя по этому документу, на довольствии в воин­ской части в этот день состояло 845 человек, а кроме того, 6 верховых лошадей, 37 лошадей артиллерийских, 231 обо­зная лошадь и… 1 верблюд. Нашлось и фото этого «корабля пустыни». Очевидно, что двугорбый выносливый великан попал в состав полка еще при его формировании в Калмыкии и дошагал-таки до вражеской столицы, услышав в ней последние выстрелы Великой Отечественной!

 

Но верблюжий сюжет в военной истории при всей его экзотичности всего лишь искорка в четырехлетней огневой страде. Национальные воинские подразделения в составе Красной Армии обрели бы право на благодарность потомков и внимание историков и без подобных необычных деталей их военных буден. Всего же на фронтах войны сражались 66 стрелковых, горнострелковых кавалерийских дивизий, сформированных в 11 союзных и автономных республиках. Калмыцкие, башкирские, среднеазиатские кавалеристы, как и казачьи конники, наводили ужас на врага всюду, куда их забрасывали военная судьба и приказы командования. Ма­стерам сабельных схваток не уступала пехота. Доблестно сражались закавказские части, внесли свою лепту в Победу прибалтийские соединения, притом в их составе во­евали не только эвакуированные в тыл рабочие, милиционеры или пар­тийно-советские служащие, но и не­которые офицеры переставших уже существовать армий лимитрофов. Сей­час в этих мнящих себя европеизиро­ванными странах о красноармейском прошлом помалкивают, предпочитают его не вспоминать, воспевая и про­славляя легионеров СС и прочих там «лесных братьев». А прибалтийские дивизии Красной Армии между тем становились гвардейскими, получали почетные наименования «Рижской», «Клайпедской», «Таллинской». «Латвий­ская, латышская», как ее называли в документах, 201-я стрелковая дивизия боевое крещение приняла на реке Наре в 70 километрах от Москвы, а затем освободила более семи­десяти городов и сел…

 

История создания и подготовки национальных частей Красной Армии, их боевые пути-дороги еще ждут своих исследователей. Немало сложностей, к примеру, было свя­зано с языковой проблемой. Известно, например, что при формировании закавказских дивизий во время обучения не удавалось обойтись без переводчиков. В целом же удава­лось добиться двуязычия. Команды подавались на русском, на нем же велись занятия со старшим и со средним комсо­ставом, а вот политучебу вели на родных языках солдат. На них выпускались и дивизионные газеты.

 

Если же переходить на личности, то пределы удивления придется расширить до невероятия. В боях на Дальнево­сточном фронте участвовала стрелковая бригада, состоящая из живших в СССР китайцев и корейцев. Батальоном в ней командовал мало кому известный капитан Цзин, ставший с течением времен… вождем Северной Кореи Ким Ир Сеном. Его подразделению повоевать почему-то не пришлось, но боевой орден будущий лидер КНДР все же получил.

 

Несправедливо полузабытый советский писатель-фантаст Виктор Сапарин, пытаясь заглянуть в будущее, обрисовал в своих рассказах вымышленный музей не понадобившихся изобретений. Его герой, принимаясь за подготовку освое­ния человечеством планеты Венеры, отправляется в этот, так сказать, «парк материализованного воображения» в по­исках чего-то отвергнутого современниками, но способного стать привлекательным для воплощения дерзновенных пла­нов. Функции подобного музея теперь успешно выполняет Интернет, пополнением которого вполне могут стать многие не понадобившиеся своевременно армии и стране разработ­ки как знаменитых, так и оставшихся безвестными творцов.

 

.Речь в выступлении Игоря Альбертовича Пермякова шла о войне, а во время войны все секретно. Когда же пришло время снятия с многих документов запретных гри­фов, выяснилось, что, недоедая и не­досыпая, отдавая последние силы под лозунгом «Все для фронта — все для Победы» и нередко обретая второе дыхание под тем же призывом, наши люди умудрялись опережать время, придумывая то, что казалось тогда невероятным. Многое из изобретенно­го в годы Великой Отечественной по разным причинам осуществилось спу­стя годы и десятилетия, но даже неиспользованные идеи не всегда обязаны уходить в забвение.

 

Так не повезло первому автомату прославившегося позднее Михаила Тимофеевича Калашникова. Потен­циально превосходивший уже суще­ствовавшее скорострельное оружие предшественник легендарных «АК-47», «АКМ» и прочих был представлен на рассмотрение экспертов в 1943 году, но в массовое производство не пошел. Технические характери­стики его были лучше, чем у шпагинского «ППШ», но в го­ды сражений заново налаживать выпуск новых автоматов и перевооружать ими действующую армию сочли нерезонным: на оборонных заводах не хватало фрезерных станков и опыт­ных рабочих. Калашниковский дебют рекомендовали только для спецназа и дальнейшего изучения конструкции, чтобы использовать ее новшества в будущем. Интересно, что на­чинающий конструктор снабдил свое детище двумя рукоят­ками — вторая располагалась перед рожком с патронами. Как известно, Калашникова относительная неудача этой попытки повысить огневую мощь пехоты не расхолодила, результаты чего ныне ни для кого не секрет!

 

Другим везло меньше и по тем же самым причинам. Не удалось войти в историю войны рабочему со станции Беслан Орджоникидзевской железной дороги Ивану Савченко, хотя его замысел был весьма оригинальным. Рискнув обратиться к самому Председателю Государственного комитета обороны запросто — «Дорогой Иосиф Виссарионович», — закавказский Кулибин предложил построить нечто наподобие симбиоза танка и противоминного катка. Машина Савченко распола­гала одной, но широченной гусеницей и, как полагал изобре­татель, могла преизрядно облегчить задачу пехоты, проделав безопасный проход в проволочно-минных заграждениях. Ко­миссии, рассматривавшей проект этого танко-катка, сам по себе он в целом понравился, но внедрять его, несмотря на многие выгоды, в те суровые годины все же не стали.

 

Заметно больше повезло изобретению, которое при первом взгляде на рабочий эскиз иначе как завиральным не назовешь. Впору подумать, что докладчик представил на экране дизайнерскую шутку, хотя это полноценное бо­евое оружие с весьма необычным стволом, который авто­ры назвали «криволинейным». Похоже, наши конструкторы едва ли первыми в мире придумали оружие, из которого можно было стрелять за угол, не выглядывая за стену, или поражать цель, не приподнимаясь над бруствером. Судя по рисунку, ствол обыкновенного серийного автомата или пу­лемета удлинялся особой насадкой, напоминающей изогну­тую ножку складного столика. Необходимо было, конечно, заодно создавать специальный прицел, но, видимо, для этого вполне подошел бы принцип хорошо знакомого фотографам «бокового» видоискателя. К исходу Великой Отечественной войны подобные криволинейные стволы изготовить хотя бы для испытаний не успели, наверное, по причине сложности в производстве, что притормозило и автомат Калашникова. Проверку на полигоне эта, с позволения сказать, криволинейщина прошла уже в 1947 году, а предназначалась она для танкистов и экипажей самоходок, чтобы обезопасить «мерт­вую зону» перед бойницей. Однако применение ему нашлось при оборудовании укрепрайонов на Дальнем Востоке.

 

Зато перед кем непременно, пусть даже и заочно, снять шапку, кепку или фуражку, так это перед летчиками, уму­дрявшимися возвращаться из боевых вылетов воистину «на честном слове и на одном крыле». Серия архивных фото­графий военных лет сохранила доказательства, что наши асы после воздушных боев приземлялись с вывернутыми колесами, на половинке крыла и еще бог весть с какими повреждениями, не считая банальных пулевых пробоин. Но техника выдерживала, а люди ее возможности выжимали без остатка.

 

Полковник Пермяков привел всего несколько примеров, так что можно представить, сколько еще технических дико­винок таят мириады архивных папок, до рассекречивания которых руки сотрудников компетентных в этом комиссий еще не дошли!

 

 

Об этом дискутировали на семинарах, о том же спорили в кулуарах. Одно из яблок раздора бросил Игорь Пермяков, поведавший среди прочего на основе показаний очевидцев о многих ужасах освенцимского ада. Оказалось, что со­трудники, а особенно сотрудницы, с которыми начальник Центрального архива МО обговаривал тезисы выступления, были категорически против обнародования вгоняющих в дрожь подробностей истязаний и медицинских экспери­ментов. О том же говорил и заслуженный учитель России, директор Санкт-петербургской гимназии №166 Игорь Карачевцев. Во время мастер-класса он показал видеофраг­менты своего урока «Душа Петербурга, или Уроки Ленин­градской блокады». Отталкиваясь от мысли, что урок — это самопознание себя в эпохе, о которой говоришь, он рискнул не оставить в появлявшейся на экране цитате из воспоми­наний академика Лихачева упоминание о каннибализме в голодающем городе. В этой связи при обсуждении была высказана шокирующая поначалу мысль, что дети благо­даря Интернету, видео и тому подобному ныне настоль­ко осведомлены о мрачных и попросту черных сторонах жизни, что скрывать от них что бы то ни было бесполезно, напротив, сострадание к чужой горькой доле или сопере­живание ей, наоборот, окажется благотворным?! Лично для меня ближе всего мнение, что говорить можно обо всем, но смаковать ужасы ни в коем случае нельзя. Иначе говоря, не утаивать, но при этом подавать будоражащее в разумных пропорциях к остальному материалу.

 

Другой аспект споров связан был с продолжающимся и ничуть не стихающим накатом лжеисторических трудов типа пресловутых опусов Резуна (Суворова). Запрещать — бесполезно, все компьютеры не отключишь. Разъяснять и предостерегать — это разумней, но, рассказывая о подобных квазитеориях, невольно привлекаешь к ним внимание.

 

Ничуть не меньше эмоций вызвала дискуссия о соци­альной ответственности историка в школе и неизбежно возникающая в связи с этим проблема воспитания патрио­тизма. Тут поневоле вспоминаешь диалог поэта и генера­ла из некрасовской «Железной дороги». Один считает себя возвышенно-объективным, другой советует собеседнику показывать «светлую сторону». Полтораста лет минуло, а воз и ныне там, хотя точки зрения конкурсантов при не­которой полярности сводятся к стремлению сеять «доброе и вечное», пусть даже понимание их разнится.

 

«Серебряный» призер конкурса Никита Биленко из Тулы убежден в этой связи, что в школе не должно быть места никакой политике, что нельзя жертвовать культурным наследием народа и страны ради сиюминутности. Минчанин Андрей Книжников полагает, что патриотизм не вакцина и не болезнь, его не привить, но при этом учитель обязан пробудить гордость за свою страну. Смолянин Глеб Лихобабин считает примерно так же, но при этом склонен понимать гражданство как аналог контракта гражданина и государства. Но контракт подобно любому соглашению может быть расторгнут, поэтому завоевавший «золото» омич Константин Диянов совершенно прав, заявив, что родная страна не перчатки и мы должны быть достойны жизни в своей стране. А поскольку все так или иначе сводится к личности учителя, то Александр Самохин из города Борисова Республики Беларусь оказался по-хорошему безапелляционен в словах - «если учитель не патриот, он вообще не учитель и преподавать не пойдет». Этот симпатичный и трогательный обмен сентенциями и афоризмами, подытожил Диянов: «Если педагог не любит свою страну, то не учитель и не патриот!»

 

 

 

Фото Юрий Паршинцев