Синдром приобретенного дефицита ответственности

Словарь Даля определяет похме­лье как «состояние человека после хмелю, по отрезвлении от пьянства; дурнота, головная боль и новый по­зыв на хмельное». Похмелье — вещь неприятная. К тому же очень инди­видуальная: и проявляется у всех по-разному, и каждый обречен справ­ляться с ним по-своему.

Десять лет назад президент США Джордж Буш младший и его соратник — британский премьер Тони Блэр, на­гражденный за преданность титулом «американского пуделя», втянули две свои страны, а вместе с ними еще полсотни государств мира в авантю­ру, претенциозно названную «Ирак­ская свобода». Основанием для втор­жения в Ирак, его оккупации и ликви­дации государственности послужили обвинения в разработке оружия мас­сового поражения (ОМП) и поддерж­ке международного терроризма. Американский центр гражданской ответственности совместно с Фондом за независимость журналистики под­считали, что в обоснование вторжения за два года, с сентября 2001-го, руко­водство США сделало 935 лживых за­явлений по Ираку. Президент Буш лич­но сфальшивил в 260 случаях, в том числе 232 раза нагородив о наличии у Саддама оружия массового пора­жения и 28 — о связях с «Аль-Каидой». Госсекретарь Колин Пауэлл водил пу­блику за нос 254 раза, в том числе и в американском конгрессе, и в Совбезе ООН. За «иракскую свободу» народ этой страны заплатил жизнями от 100 до 250 тыс. гражданского населения. ОМП и «Аль-Каиды» в Ираке обнару­жено не было, последняя начала про­никать и обосновываться там уже при американцах. В итоге сегодня войну в Ираке считают славной страницей своей истории 2 процента англичан и 8 процентов американцев.

Минуло десять лет и, вполне по Да­лю, ближневосточный хмель снова будоражит сознание, вызывая у одних дурноту и головную боль, у других — неуемный позыв довести очередную страну региона «до кондиции». Яв­ление народу госсекретаря Джона Керри с уверениями, что у Белого до­ма есть доказательства применения в Сирии правящим режимом отравля­ющего газа против собственного на­селения, убедили разве что тех, кто в убеждениях особо не нуждался, но кого уже неудержимо тянет к новой «дозе». Равно как и демонстрация Елисейским дворцом таких знакомых пробирок и космических фотосним­ков оставила у большинства соотече­ственников воинственного социали­стического президента Франции, но­вого претендента на звание «пуделя», стойкое послевкусие дежавю.

«Я совершенно отчетливо вижу, как тень Ирака нависает над нынешни­ми событиями, и мне совершенно не понятно, как люди в администрации Обамы могут этого не замечать, — го­ворит Дэвид Кей, отвечавший в Ираке за безуспешный поиск ОМП. — Они твердят: «У нас есть доказательства, у нас есть перехват переговоров», но если отмотать пленку назад и посмо­треть выступление Колина Пауэлла в Совете Безопасности ООН, там гово­рилось ровно то же самое».

В 2003-м миллионные демонстра­ции в Лондоне противников насаж­дения «иракской свободы» огнем и мечом не смогли остановить парок­сизм атлантической солидарности со стороны Даунинг-стрит: фальшивое красноречие Блэра, помноженное на чисто партийные расклады, обе­спечило парламентское «да» агрес­сии в Персидском заливе. Вторично всенародная уличная мобилизация против чужой войны не состоялась, но, как оказалось, и без нее «ирак­ское похмелье» оказалось сильным в Вестминстере: премьер Дэвид Ка­мерон вместо санкции на британ­ское участие в показательной «порке» режима в Дамаске потерпел унизи­тельное поражение в собственном парламенте, а 71 процент англичан поддержали депутатское решение не ввязываться в конфликт. Столь же неубедительными оказались дово­ды Франсуа Олланда для 64% фран­цузов, риторика Керри и президента Обамы для половины американцев. Бундесканцлерин Ангела Меркель, у которой выборы на носу, просто при­няла к сведению, что 58 процентов немцев выступают против вооружен­ного вмешательства Запада в сирий­ский конфликт, и уведомила евро­пейских и американских союзников, чтобы на участие Германии в военных операциях они не рассчитывали.

На Россию, не связанную с евроатлантистами союзническими обяза­тельствами, аргументация Вашингтона и Парижа в стиле «верьте мне, люди», как и следовало ожидать, произвела еще меньше впечатления. «Если до­казательства есть, они должны быть предъявлены. Если они не предъявлены, значит, их нет», — философски заме­тил Президент Путин. И веско добавил уже с позиции здравого смысла: «Си­рийские правительственные войска наступают, в некоторых районах они окружили повстанцев. В этих условиях давать козырь тем, кто постоянно при­зывает к внешнему военному вмеша­тельству, — просто дурь несусветная».

 

Надежды сколотить хотя бы подо­бие коалиции желающих поспеть за «конем с копытом», таким образом, растаяли, как сон, как утренний туман: если Бушу с Блэром удалось-таки за­тянуть в свой хоровод 49 стран, Обама с Олландом остались танцевать танго вдвоем. Об отказе от военного участия объявили даже НАТО с ЕС. Как гово­рится, приехали. Подобное отсутствие энтузиазма среди ближайших союз­ников (которое не способны компен­сировать аплодисменты в Эр-Рияде, Дохе и Анкаре) заставило двух прези­дентов обратиться к собственным пар­ламентам за поддержкой, чтобы при­дать ударам по Сирии видимость легитимности хотя бы на нацио­нальном уровне. Примечательно, что по конституции ни тот, ни другой делать это не обязаны, и как Обама без санк­ции конгресса уже отдавал приказ бомбить Ливию, так и Олланд не спра­шивал разрешения Национальной ас­самблеи на операцию в Мали.

При всем уважении к Франции в ее статусе ядерной державы и постоян­ного члена Совбеза внимание всего мира по понятной причине сфокуси­ровалось все же на хозяине Белого до­ма. Тот же продолжал раздваиваться между желанием остаться в истории миротворцем, оправдавшим выдан­ную авансом Нобелевскую премию, и необходимостью продолжать ис­полнять роль мирового полицейского, чтобы, не дай Бог, не заработать дома убийственную для президента и его партии репутацию «мягкотелого». В очередной раз международные дела оказались в заложниках внутриполити­ческих раскладов и разборок в США.

С точки зрения геополитики Обама собственноручно сократил себе пространство для маневра, поставив две мышеловки: два года назад, в са­мом начале массовых беспорядков (о гражданской войне тогда еще ни­кто не говорил) в Сирии, он заявил, что президент Башар Асад должен уйти. Год назад, активно подталкиваемый к военному вмешательству и противясь ему, он объявил, что применение хи­мического оружия станет «красной чертой», за которой Америка уже не сможет оставаться в стороне.

 

 

 

Упертость в отношении Асада ста­ла одной из причин, по которой топта­лись на месте все попытки диплома­тического решения: если один из глав­ных участников конфликта должен уй­ти, то кто с кем и о чем должен догова­риваться? Американское требование с удовольствием подхватила разно­мастная и крикливая сирийская оппо­зиция, сделав его по существу ульти­мативным. Что касается химического оружия, то в стране, где его накоплено в избытке, ожидание, что где-то так или иначе оно себя проявит, растянулось ненадолго. Уже минувшей весной появились первые сообщения о при­менении отравляющих веществ, но, как видно, даже американцам они представлялись слишком сомнитель­ными, чтобы на их фоне вспоминать о президентском обещании. Но коли столько игроков кровно (и шкурно) за­интересованы в том, чтобы напрямую втянуть США в конфликт именно в во­енном плане, рано или поздно коли­чество жертв смертоносной химии должно было превысить критическую массу. 21 августа это произошло.

 

 

 

Збигнев Бжезинский, советник по национальной безопасности прези­дента Картера и один из наиболее авторитетных американских внеш­неполитических стратегов, искренне недоумевает, почему при первых же проявлениях внутрисирийского кон­фликта, к разжиганию которого при­ложили руку две главные автократии региона — Катар и Саудовская Ара­вия, президент Обама не нашел ниче­го лучшего, как призвать к смещению Асада — со всей очевидностью не представляя, как, собственно, этого добиться. С чего вдруг в Вашингтоне решили, что Сирию следует дестаби­лизировать, а ее правительство свер­гнуть? Позднее, ближе к концу 2012 года, события пошли в не благопри­ятном для повстанцев направлении, и тут оказалось, повстанцы все разные, и многие из них весьма далеки от «демократии». А те, кто к ней ближе, представляют собой самые слабые из противостоящих Асаду сил. И что дальше? Наращивать помощь им, в лучшем случае дискредитируя ее, а в худшем — помогая привести к власти группировки, куда более враждебные к нам, чем Асад когда-либо был?

 

 

Бжезинский опасается, что США сползают не просто к военному уча­стию в конфликте, но неэффектив­ному участию, что, на его взгляд, еще хуже для интересов страны. С ним со­гласен известный военный обозрева­тель Ралф Питерс: «Это будет самое феноменально глупое и контрпро­дуктивное использование наших во­оруженных сил, которое мне только доводилось видеть. Никто в нынешней администрации не может внятно объ­яснить, какие такие жизненные стра­тегические интересы есть у нас в Си­рии и почему так важно любой ценой остановить там столкновения. Един­ственная причина для демонстрации военной силы — а это именно то, что произойдет, — та, что Обама, видите ли, что-то там наболтал про красные линии и химоружие, а теперь чувству­ет себя обязанным что-то предпри­нять. При этом так, чтобы не получи­лось ни слишком много, ни слишком мало. О потенциальных последствиях он не задумывается, и я не вижу ника­ких резонов, по которым США стоило бы атаковать Сирию и рассчитывать на благоприятный исход операции».

Отвечая Питерсу, резон, собствен­но говоря, лишь один: бомбардиров­ки — единственное, что Соединенные Штаты умеют делать профессиональ­но, вмешиваясь в чужие конфликты. На всем огромном пространстве от Магриба до Афганистана, оставшись после развала СССР в полном гео­стратегическом одиночестве, Аме­рика за 20 с лишним лет не сумела урегулировать ни один конфликт, пре­кратить ни одно кровопролитие, раз за разом возвращаясь к излюбленно­му своему универсальному диплома­тическому приему — бомбить.