Народная песня — наша духовная история

 

—Ваше детство выпало на военные годы…

—Я родился за 4 месяца до войны — в феврале 1941-го. Отец сразу ушел на фронт, мать осталась с четырьмя детьми. В 1943-м, как раз на Рождество, немцы сожгли в местной церкви почти всех жителей деревни, в том чис­ле и мою бабушку. Мама с нами скрывалась в лесу на острове среди болота. Три года жили в землянке, трудно представить, как она все выдержала. Всех детей спасла, а после войны родила нам еще одного брата.

 

— Вы родом с песенного края — белорусского Поле­сья. Видимо, увлечение музыкой у вас в крови?

— Деревня наша Тонеж — певчая, не случайно поэты называли ее соловьиным берегом. У отца был хороший голос — баритон, еще у одного односельчанина — тенор. Возле них собирались люди, послушать, попеть. Да и ма­ма была певуньей. Отец, вернувшись с войны, привез тро­фейную губную гармошку. Играть на ней разрешалось только старшему брату, а мы, младшие, смотрели с за­вистью. Потом в доме появился маленький (четверть) ак­кордеон. Отец его получил в качестве оплаты за столярные работы. Он «рукастый» и «головастый» был. Этот музыкаль­ный инструмент перешел старшему брату, а нам отдали губную гармошку. Затем приобрели аккордеон поболь­ше — половинку, и мне уже позволили играть на малень­ком. Отец сам мастерил бубны, любил, когда мы играли, танцевали. Устраивал музыкальные вечера. Давал нам ко­пейки, бывало, и по рублю за хорошее исполнение.

Впрочем, он не считал занятие музыкой хлебной про­фессией. Отец говорил: «Музыка нужна тогда, когда че­ловек сыт, а это редко бывает». Очень уважительно от­носился к врачам. Поэтому, наверное, три брата стали известными докторами, двое — профессорами, достиг­ли больших высот в своих специальностях. Один живет в Санкт-Петербурге, другой — в Евпатории, третий — в Калинковичах Гомельской области. Четвертый возглавлял ла­бораторию, которая работала на космос. Я порой шучу: у отца было пятеро сы­новей, четыре умных, а один — музы­кант.

 

— Очень рано. С 13 лет руководил школьным и колхозным хором. Играл на танцах, свадьбах, крестинах. С вечера до утра. Тогда не было ни радио, ни телевидения, ни света. Ноты невозможно было достать. Я их и не знал, музыку подбирал на слух, раскладывал на два-три голоса песню. С хором завоевывал на районных смотрах первые места. Так что профессия сама меня выбрала, после се­милетки поступил в музыкальное училище по классу бая­на. Приехал в Гомель учиться — жить негде и не на что, по­ходил полуголодный две недели и вернулся домой. К радо­сти отца пошел заканчивать 10 классов. Отец научил меня столярничать, я вырезал рамки и продавал. Такой был ма­ленький бизнес. Спустя годы эта наука мне пригодилась, когда своими руками возводил дачный дом. Но музыка меня тянула, мать это чувствовала и однажды сказала от­цу: «Чтобы Миша не обижался на тебя всю жизнь, пусть идет куда хочет». И я уехал учиться туда, куда звала душа.

 

—А потом отец был доволен вашим выбором?

—Да. Помню такой случай. Я уже окончил консервато­рию и выступал однажды в военно-политическом училище. После концерта генерал пригласил к себе на коньячок. Со мной был отец. Потом он сказал: «Теперь поверю, что му­зыкант тоже может быть большим человеком. Благодаря тебе я с самим генералом за одним столом сидел».

 

 

 

— После консерватории у вас была возможность за­ниматься академической музыкой, почему предпочли народную?