Эхо забытых рекордов

Была мечта, она и погнала в дорогу. Заманчивая такая мечта, серая в яблоках. Почему именно такой масти лошадь хотелось привести домой после заработков на шахте, он и сам не знал. Но цель свою видел отчетливо, зная, что крестьянину без лошади жизнь не в жизнь.

 

С удачей Алексею Стаханову повезло, как немногим другим. И мечта сбылась — прямо к проходной шахты ему подавали пролетку с ухоженными лошадьми. Правда, через полвека творцы его легенды уверяли, будто он почти не пользовался собственным выездом, предпочитая добирать­ся в новую квартиру после смены пешком. На самом деле ни персональной конной тяги, ни чуть позднее и автомоби­ля он не чурался, поскольку ходить в одиночку по ставшей уже родной Кадиевке ему стало не вполне безопасно. А вот вернуться в деревню навсегда не удалось. Зато когда через много лет он навестил оставшуюся еще в живых родню, то встречали его как самого уважаемого гостя.

 

В поздней скупой на слова, как и подобает всем подоб­ным казенным бумагам, автобиографии для отдела кадров о своей жизни он писал кратко: «Я, Стаханов Алексей, родился в 1905 году 21 декабря в деревне Луговое… Ор­ловской области, в семье крестьянина. В 1913 году пошел учиться в сельскую школу, где проучился три года. В 1917 году я нанялся к кулаку на мельницу, где проработал до 1927 года. В 1927 году выехал в Донбасс на шахту «Центральное-Ирмино», где работал коногоном до 1929 года. В 1929 году перешел работать крепильщиком, в качестве ко­торого работал до 1931 года. В 1931 году перешел работать забойщиком… На этой же шахте 30 августа 1935 года мною был установлен рекорд по добыче угля. За смену я вырубил 102 тонны угля…»

 

- Знаете, столько лет прошло, а меня все спрашивают, почему Стаханова выбрали, почему мы вообще решились на рекорд? — рассказывал мне в 1985 году Константин Гри­горьевич Петров, занимавший полувеком ранее должность парторга ЦК ВКП/б/ на шахте «Центральная-Ирмино». — С первым вопросом просто. Работать Алексей любил и умел лучше многих. И парень был видный, сильный. Не для пе­чати добавлю: я думал про себя — кулаки у него тяжелые, соберутся побить за то, что высовывается промеж прочих, так отобьется…

 

Этот разговор состоялся тридцать лет назад в кабинете первого секретаря горкома партии города Стаханова, куда я приехал по командировке одной из центральных газет на­кануне пятидесятилетия стахановских свершений.

 

- Что ж ты, Константин Григорьевич, гостя пугаешь, — сказал хозяин кабинета с недовольной улыбкой, — совсем политическое чутье потерял! Лучше попроси гостя, чтобы он через газету помог Валентину Леонтьеву уломать, а то не хочет для нас передачу «От всей души» о стахановцах провести, упрямится, какие-то недомогания придумывает…

 

Выяснилось, что советская телезвезда, к которой из Донбасса отрядили целую делегацию, надеясь уговорить любимую народом ведущую почествовать с голубого экра­на знатных шахтеров, категорически отказалась отмечать юбилей рекорда.

 

- Пусть Леонтьева покапризничает, уломаем… А гость сам должен знать, что нужно в газету, а что можно друзьям рассказать, — засмеялся Петров. И строго добавил: — Вы главное подчеркните: сейчас про улыбку Гагарина говорят, а в то время улыбка Стаханова славилась. Сам Иосиф Вис­сарионович ее ценил!

 

- Константин Григорьевич у нас человек уникальный, — уважительно сказал хозяин кабинета. — Он со всеми гене­ральными секретарями ЦК встречался…

 

- Да, от Сталина до Горбачева, — гордо произнес Пе­тров. — Про наших, украинских, уже не говорю. А о Ста­ханове. Сидели мы в парткоме всем бюро, думали, как бы получше Международный юношеский день отметить. Чув­ствовалось, что не все делаем, что должны, отстаем. Я и предложил пойти на рекорд. Начальник участка Машуров заинтересовался. Прикинули с ним, как лучше организо­вать, тогда и пошли к Стаханову. Застали его после смены, он как раз в огородике копался. Согласился с полуслова и сам додумался труд разделить, чтобы забойщик только уголек рубал, а на крепь и на отгребание угля не отвлекал­ся. Машуров сразу сказал, что этаким манером до ста тонн выработку дать можно, а это десятая часть добычи всей шахты за сутки. Ни Стаханову, ни мне не поверилось. Но Алексей загорелся, решил один всю лаву прорубить, а это больше восьмидесяти метров. Ударили по рукам, догово­рились, что завтра в ночную смену начнем, да вдруг жена Стаханова на дыбы. Коммунистическим попом меня обо­звала. Кровь цыганская, горячая. Кричит, мол, не верь ему, Алексей! Смешно сказать, пока корову ей не предложил, не успокоилась!..

 

И ночью 30 августа клеть унесла их по стволу шахты вниз к забою… Много лет спустя Стаханов уверял, что мо­лоток буквально играл в его руках, отваливал уголь целыми глыбами, казалось, будто невиданный скоростной агрегат уносит шахтера вглубь подземелья.

 

Что он чувствовал на самом деле, теперь уже никто не расскажет. Книгу, вышедшую под его именем, на самом де­ле написал корреспондент «Правды» Семен Гершберг. Где истина, где журналистский вымысел — неведомо.

 

- Верьте не верьте, а в забое улыбка у Алексея с лица не сходила. Никогда мне этого не забыть, — уверял Петров. — Одной рукой за стойку Леша держится, в другой — молоток, куски угля только и отскакивают. Там не до разговоров бы­ло, только просил меня поярче светить. Из-за этой лампы мне потом проходу не давали, что-то даже символическое усматривали, да какие там символы: раз на рекорд реши­лись, ничто мешать не должно. А потом Стаханова прямо насильно останавливать пришлось.

 

Под землей в «стахановский забой» никто уже не войдет. Знаменитая шахта в 90-е годы прошлого века закрылась, не выдержав рыночных новшеств. Впрочем, у этого заброшен­ного забоя есть адрес на поверхности. Легендарная смена закончилась как раз под домом 13 по Ульяновской улице на глубине 450 метров. После полувекового юбилея там установили памятный камень. Есть в бывшей Кадиевке и памятник самому Стаханову. Когда-то я угодил на его от­крытие, воочию увидев многих из тех, кто вслед за первым ниспровергателем норм ринулся на штурм привычных по­казателей.

 

Молодая удаль горячила кровь. Почет, свалившийся на плечи Стаханова, действовал на остальных лучше любого допинга, тем более что, кроме обещанной в семью коровы, рекордсмен тут же получил квартиру со всей обстановкой и немало иных поощрений, о которых остальным прихо­дилось только мечтать. Кстати сказать, крепильщиков, без которых рекорда быть не могло, никто особо не вспоми­нал.

 

Но остальные шахтеры тоже рвались в трудовые бои. За­бойщик Василий Поздняков дал девять норм. Чуть позднее парторг участка «Никанор-Восток» Мирон Дюканов нару­бил 115 тонн угля. На следующий день Дмитрий Концедалов выдал 125.

 

Центральный орган ЦК КПСС газета «Правда» удостоила поначалу стахановское свершение всего-навсего двадца­тистрочной заметкой. Но через несколько дней на шахту позвонил нарком тяжелого машиностроения Г.К. Орджони­кидзе — легендарный «товарищ Серго». Первый его звонок прозвучал в обкоме Компартии Украины, однако там ниче­го о рекорде не знали. Тогда наркома соединили прямо с Петровым, который после разговора с главой важнейшего наркомата от переживаний не смог обойтись без сердеч­ных капель, поскольку ни на йоту не предполагал, к чему приведет его затея: трудовые атаки на планы и нормы пре­вратились к 1935 году уже в нечто типа национального вида спорта.

 

За считаные дни движение, которое иначе как стаханов­ским уже не называли, перехлестнуло границы Донбасса. Следующая правдинская публикация была гораздо пообъ­емнее и называлась «Советский богатырь». Стахановцы ста­новились не только героями дня, но и героями страны.

 

На безвестных еще накануне шахтерских парней, а по­том и на их последователей с транспорта, с ткацких фа­брик и еще бог весть откуда свалилась слава, которую они не ждали и к которой готовы не были. Во время поездок по стране Стаханова и его друзей встречали как всенародных героев. На заводах во время их визитов рабочие бросали станки. Стоит ли дивиться, что у иных из вчерашних рядовых забойщиков головы в полном смысле слова кругом пошли?!

 

 Стаханова неприятности до поры до времени миловали, хотя разных поводов для них он подавал предоста­точно. Но везение его не оставляло. К тому же имелось и верховное покро­вительство. Об одном из его эпизодов поведал мне Константин Григорьевич Петров. На приеме в присутствии Ста­лина горняки так расчувствовались, что Петрову, не по-стахановски, но все же немало принявшего на грудь, пришла на ум шальная, но неотвязная идея, за разрешением на воплощение которой он рискнул обратиться к самому.