Жуков ёлкой его обозвал…

Об обстоятельствах тех трагических для страны событий мы беседуем с Владимиром ЗАХАРОВЫМ, доктор­ом физико-математических наук, профессором, бывшим заместителем руководителя Государственного ко­митета СССР по гидрометеорологии, известным ученым в области созда­ния двигателей усовершенствован­ного типа для летательных аппара­тов. Этим летом исполняется 115 лет со дня рождения его отца, начальни­ка Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, дважды Героя Советского Союза Матвея Васильевича Захаро­ва. Он успешно разработал более 20 фронтовых наступательных опера­ций, таких, как Белгородско-Харьковская, Корсунь-Шевченковская, Ясско-Кишиневская, Будапештская и другие. Особый случай в его фрон­товой биографии — как раз самое на­чало войны.

 

—Владимир Матвеевич, из­вестно, что за два дня до напа­дения гитлеровской Германии на Советский Союз ваш отец создал штаб полевой армии из группы офицеров Одесского военного округа. Этот шаг ге­нерал-майора Захарова позво­лил заранее привести войска в полную боевую готовность и в первые дни войны не толь­ко успешно отражать натиск фашистских сил, но и наносить им значительный урон. Отец делился с вами подробностями тех дней?

—       Отец вообще очень скупо вспо­минал о войне. Но подробности пер­вых ее десяти дней, когда он был на­чальником штаба Одесского воен­ного округа, описал в своей книжке «Генеральный штаб в предвоенные годы», вышедшей в свет через 18 лет после его кончины. Там есть и упо­минание о том, как он поднял войска по тревоге, какие давал указания ве­чером 21 июня. В эти дни Одесский округ должен был проводить плано­вые командно-штабные учения. Ос­новываясь на данных разведки, отец сделал вывод, что вторжению врага будет предшествовать удар по аэро­дромам. Поэтому он убедил коман­дующего округом Якова Тимофее­вича Черевиченко отменить учения. Что согласовали и с наркомом обо­роны СССР Тимошенко, и началь­ником Генштаба Жуковым. 20 июня отец поездом выехал в Тирасполь, где заранее уже был подготовлен ко­мандный пункт, и там принял реше­ние вывести все войска из казарм, чтобы переместить их поближе к границе, а авиацию рассредоточить по всем запасным аэродромам. Ко­мандующий авиацией округа Федор Георгиевич Мичугин, правда, выска­зал сомнение: не побьем ли всю ави­ацию? Пришлось отцу оформлять письменный приказ о срочном пере­базировании самолетов. В ночь на 22 июня из Москвы пришло откоррек­тированное указание не делать ско­ропалительных шагов, но свой при­каз отец не стал отменять.

 

—Не рисковал ли он? Ведь, по сути, он призывал нарушить приказ Сталина о невыводе во­йск к границе…

—В воспоминаниях маршала ави­ации (а встретил он войну старшим лейтенантом), Ивана Ивановича Пстыго, есть слова, что отец, конеч­но, рисковал своей головой, но, если бы подчинился приказу из Москвы, он рисковал бы судьбами воинов вве­ренного ему округа. А так утром 22 июня 1941 года фашистские бомбы обрушились на пустое место. Кстати, об этом мне рассказывал и маршал Малиновский, который тогда коман­довал 48-м стрелковым корпусом. С Родионом Яковлевичем отца связы­вала крепкая дружба до последних дней жизни. С ним он познакомился еще в 30-х, когда был начальником оперативного отдела штаба Бело­русского округа, а Малиновский там служил старшим офицером.

 

— Ваш отец — профессиональ­ный военный, и, как и все во­еначальники того времени, вы­нужден был подчиняться всем указаниям верховного главно­командующего. Насколько се­рьезно воспринимал их отец?

—Вполне адекватно. Скажу боль­ше: он считал, что Сталин все же об­ладал полководческим даром, и, хо­тя у него не было никакого военного образования, он вполне владел ситу­ацией на фронтах. Отец уважительно относился и к мнению Жукова, но считал его слишком жестким воена­чальником. С ним у него никогда не было приятельских отношений. И все же, когда Жукова сняли с долж­ности министра обороны, особой радости или злорадства на лице отца не было — он просто отнесся к это­му спокойно. Наша семья, кстати, и сегодня общается по-доброму с до­черью Георгия Константиновича, вместе вспоминаем 1948 год, когда познакомились.

 

Несмотря на достаточно про­хладные между ними отношения, я нигде не читал и не слышал, чтобы Жуков о моем отце сказал что-либо плохое, да и отец о нем никогда не­лестно не отзывался. Закрытая до поры до времени отцовская книжка о Генштабе «Накануне великих ис­пытаний» в предвоенные годы вы­шла под грифом «секретно» в 1966 году, когда Жуков был в опале. Я ее прочитал уже в 90-х. А подарил мне эту книгу начальник Академии Ген­штаба, а потом и министр обороны при Ельцине Игорь Николаевич Ро­дионов. И вот там отец, вспоминая Халхин-Гол, писал, что руководство страны не ошиблось, приняв реше­ние назначить Георгия Константи­новича командующим, и он в этой войне в полной мере проявил свой полководческий дар. Ясно ведь, что уж в то время, когда писалась книга, и Жуков оказался не у дел, отцу не­зачем было лить елей — он просто написал то, что думал. Кстати, когда Хрущев стал первым секретарем ЦК, отец, будучи командующим войска­ми Ленинградского военного округа, на встрече его в Ленинграде не вы­строил почетный караул. За что Ни­кита Сергеевич устроил ему разнос. Отец рассказал об этом Жукову, и тот его поддержал. Как я позже узнал, по рангу почетный караул мог быть вы­строен только перед председателем правительства, коим Хрущев тогда не был, или перед председателем Пре­зидиума Верховного Совета.

 

Помню и другое. Через год или два прилетает в Ленинград Жуков,  и, конечно, отец его, министра обороны, встречает, как и положено, по всей форме. А после встречи при­езжает домой сильно расстроенный. На наши взволнованные расспросы бурчит: «Ёлкой меня обозвал». Дело в том, что отец по случаю надел мун­дир со всеми своими орденами и ме­далями, количество которых мало у кого было. Жуков же, как назло, при­ехал в мундире, но с колодками. Вот вид отца его и разозлил, да так, что не сдержался. Истины ради, скажу, что и отец особой сдержанностью не отличался.

 

—Принято считать, что ваш отец — единственный из мар­шалов, кто свои геройские Звез­ды почему-то получил не во время войны…

—        Это не так — первую свою Зо­лотую Звезду он получил за войну с Японией в сентябре 1945 года. Тогда все управление Второго Украинского фронта перебросили туда. Первый же боевой орден — Красной Звез­ды ему вручен еще в 1939 году за Халхин-Гол. На войне получил два ордена Суворова первой степени, два ордена Кутузова первой степени и три ордена Красного Знамени. В мае 1945 года он был единственным, кому присвоили звание генерала ар­мии. Мы с братом и мамой гостили тогда у него в Чехословакии, в 20 км от Братиславы, где размещался штаб 2-го Украинского фронта. Я хорошо запомнил этот штабной дом, и когда через много лет, в 2005 году, осуще­ствилась моя мечта туда приехать, безошибочно показал его сопрово­ждающему меня словаку. Дело в том, что за домом была пасека, и в 1945 году меня здорово там покусали пче­лы. Так что забыть это, как и празд­нование Победы, я просто не имел права. Все мы спали, когда нас разбу­дил крик отца: «Ура! Ура!» Мы испу­ганно вскочили, мама включила свет, а он не может успокоиться: «Победа! Победа!» Начал нас, своих сыновей, подбрасывать к потолку, маму об­нимать. Потом помню, был банкет для высшего командования, на ко­тором с речью выступал командую­щий фронтом Малиновский. Нас, де­тей, конечно, туда не приглашали, но взрослые нам описали происходящее там в красках. Вообще, на фронт па­па нас брал с собой несколько раз — в Украину, Молдавию, на Калинин­ский фронт. В 1943-м году в июне, например, вызвал из Куйбышева, где мы были в эвакуации, в расположе­ние штаба Степного фронта, как раз перед началом Курской битвы.

 

 

—Известно, что после войны вашего отца как руководите­ля ГРУ откомандировали в Ки­тай. Он вам об этой части сво­ей биографии рассказывал?

—Об этом он никогда особенно не распространялся. Но его действи­тельно туда направили во главе груп­пы генералов Генштаба в 1950 году в качестве консультанта. Правда, офи­циально он числился как специаль­ный корреспондент газеты «Правда» Матвеев. Ситуация на территории Корейского полуострова тогда, как известно, развивалась по следующе­му сценарию: до начала серьезно­го военного противостояния между югом и севером стороны обменива­лись локальными перестрелками. А потом войска Северной Кореи пере­ступили 38-ю параллель и двину­лись на юг полуострова. Причем так успешно, что, несмотря на массиро­ванную авиаподдержку ВВС США, а также ввод трех американских ди­визий, в руках южан осталась лишь десятая часть территории с портом Пусан. Но потом ситуация круто из­менилась, и при поддержке междуна­родных сил ООН противник перешел в контрнаступление. Для Корейской народной армии наступили сложные времена — она несла тяжелые поте­ри и отступала по всему фронту. Вот тогда-то правительство КНДР об­ратилось к советскому руководству с просьбой оказать помощь в при­крытии с воздуха боевых порядков. Однако СССР по-прежнему воздер­живался от прямого вмешательства в войну, сделав упор на военные по­ставки на север Кореи и в Китай. В то же время на территории Китая началось формирование 64-го осо­бого истребительно-авиационного корпуса, принимавшего в дальней­шем непосредственное участие в Ко­рейской войне в качестве «китайских добровольцев». Конечно, участие Советского Союза в войне было за­секречено, поэтому на наши МиГ-15 наносились китайские опознаватель­ные знаки, пилотам были выданы китайская форма и китайские до­кументы. На раннем этапе действий корпуса летчикам запрещалось вести переговоры в эфире по-русски; им пришлось учить необходимые в воз­душном бою корейские фразы, одна­ко уже после первых боев это требо­вание было снято из-за его практи­ческой невозможности. Сам же факт участия советских летчиков в войне был обнародован в СССР только в 1970—1980-е годы. Несмотря на всю секретность, летчики авиации ООН прекрасно понимали, кто является их противником. Кстати, много лет спустя летчики СССР и США, уча­ствовавшие в тех боях, подружились и даже совместно проводили встречи.

 

Знаю, что отец скептически от­носился к той войне, но куда ему деваться — приказ из Кремля не об­суждался. Нельзя же было бросать в беде государство, которое мы са­ми создали. Вообще, для СССР эта война оказалась практически столь же неожиданной, как и Великая От­ечественная. Никто не ожидал такой прыти от Ким Ир Сена. Кстати, за по­мощь Корее в 1953 году отец получил медаль китайско-советской дружбы. А в 1970 году он уже в качестве на­чальника Генштаба был гостем Ким Ир Сена, и тот наградил его высшим государственным орденом Северной Кореи.