1917-2017. Магия чисел

 Магия чисел заставляет историков и публицистов сопоставлять 1917-й год с годом 2017-м. Находят много общего и предостерегают от печальных последствий. Действительно, в современной политической ситуации много совпадений с событиями вековой давности: международная нестабильность, русофобская истерика зарубежных СМИ, нерешенные социальные проблемы, похожие «оранжевые» технологии, из которых самая заметная — оплата западным капиталом уличных беспорядков. 

Попробуем составить небольшую сравнительную таблицу.

Эту таблицу можно расширять и находить все новые и новые аналогии между 1917 и 2017 годами. Сходство, безусловно, существует.  Но любая аналогия условна и приблизительна. В начале XX века Россия пережила период декаданса, с которым нередко связывают ряд достижений в сфере изящных искусств (»Серебряный век»). Но в общекультурном и духовном плане это было начало глубокого кризиса — и не российского, а мирового. И ХХ век это доказал, разродившись революциями, нацизмом как новой формой колониализма, двумя мировыми войнами, созданием и применением оружия массового поражения. Это был глубокий социальный и нравственный надлом, причиной которого стало выпадение Запада и России из христианской парадигмы развития. Это был апофеоз модерна, который стал началом его саморазрушения. Все жили в ожидании того, когда усиливающийся экзистенциальный и нравственный вакуум разорвёт социальные связи внутри государств, исказит их границы, сломает систему международных отношений. 

Россия пострадала больше других. Она взяла на себя главный удар той болезни, которая возникла в европейской культуре еще в эпоху Просвещения. Каждый взорванный храм, каждый убитый священник и мирянин — это ожившие строчки из трудов философов того времени. Жрецы позитивизма, модернизма, социал-дарвинизма считали, что мир делится на избранных и всех прочих, что старый мир должен рухнуть и «в будущее возьмут не всех». Это перечеркивало христианские истины. 

Колониализм — это важнейшая часть культуры модерна, поскольку развитие (модернизация) идет за счет периферии, за счет колонизируемых. Коммунизм пытался вернуть равенство и справедливость, но поскольку коммунистическая теория сформировалась в рамках все того же модерна, её увлекала страсть к социальным экспериментам, невзирая на жертвы, безбожие, атеизм. Коммунизм — это реакция на колониализм, который возник гораздо раньше. И вот смотрите: коммунизма давно нет, а колониализм и нацизм процветают.

Россия — часть восточно-христианского, византийского мира. Но ей суждено было стать жертвой чужой агонии — агонии модернизма. Поэтому в красном углу России был повешен «чёрный квадрат». Тем не менее, даже в советскую эпоху в России было два социализма. Внешне похожие, но очень разные по сути. Один — идущий сверху, от «режима», имеющий западные, модернистские корни. И другой — идущий снизу, от народа, от русской традиции, в котором нет революционности, но есть справедливость, община и равенство людей перед Богом.  
И потому, как сказал патриарх Кирилл, — «несмотря на последовательное отрицание христианства … в советский период в том или ином виде сохранилась связь этических ориентиров и образа жизни с богооткровенными нравственными идеалами».

 Вначале Запад смотрел на Россию и ликовал — в этом зрелище он видел победу своих идей, и радовался, как учёный радуется управляемому эксперименту на безопасном для себя расстоянии. Отсутствие воли признать собственную роль в этом процессе привело Запад к желанию отделить себя от России. Увидев себя в зеркале России, европейцы поспешили сказать «это не мы». И чтобы покончить со слишком искренней и неподдельной русской тягой к справедливому обществу, они вызвали духов нацизма.

Далее Советская Россия жертвует собой ради победы над нацизмом, освобождения Европы, своими силами возвращаясь к традиции. 

На фронт ушли коммунисты, а с фронта вернулись русские.

Если в 1917 году Россия пугала, сегодня она обретает способность привлекать — и тем вернее, чем она более самостоятельна. Сегодня Россия несет стремление к миру, традиции, открытости, а не к революции. Именно в этом наша сила. 

Технологии оранжевых революций никуда не делись, но для них больше нет приводных нитей, за которые можно было дергать в феврале 1917-го. Сегодня мы солидарны и доверяем друг другу. В том числе и в плане разумного и бережного отношения к прошлому.

100-летие революции — это тема, которая касается сегодня не столько России, сколько культуры и идеологии современного Запада. Это вызов для него. В эту годовщину мы ожидаем не изменений в России, а изменений на Западе. Россия живет уже в 2017-м году, а Запад пока ещё в 1985-м, среди химер »холодной войны". Запад прибегает к военной силе — устраивает гражданские войны и революции. Хотя сил для поддержания статуса мирового жандарма у него всё меньше.  

События 1917 года именуются — Великой Октябрьской социалистической революцией. Сокращенно — Октябрьской революцией. Это историческое самоназвание. В 2014-15 годах различные мозговые центры загодя продумывали тактику использования грядущего столетия в манёврах информационного противоборства с Россией. Среди прочего было предложено именовать случившееся «русской революцией», «российской революцией», «великой русской революцией». Это очень хорошо видно по западным публикациям тех лет. Была поставлена задача смещать акцент и внушать, что трагедия и гражданский раскол увязаны с чертами характера  русского народа. Этот политтехнологический трюк с переименованием революции переносил всю тяжесть вины за происшедшее на русское общество. Русский народ из жертвы тем самым превращался в виновного. 
Так что лучше использовать утвердившееся историческое самоназвание.

Нас постоянно призывают осмыслить революцию. Но давайте скажем честно — мы всё давно осмыслили. И наша цель — в гражданском примирении и консенсусе перед лицом новых общих вызовов. Как это было в 1941-м. Как это было в 2014-м.