«Но хочет всё душа моя во всём дойти до совершенства»

Мой собеседник — доктор филологических наук, профессор Московского педагогического государственного университета, заслуженный деятель науки России Валентин Коровин

РФС: Валентин Иванович, насколько Лермонтов современен, не ушел ли он из культурной жизни нашего об­щества? Ко двору ли ей приходится? Ведь, в отличие от солнечного пуш­кинского гения, лермонтовский — а вы изучали наследие обоих поэтов, — скорее сумрачный, а наша действи­тельность и без того полна проблем, и хочется припасть к чему-то светлому, радостному и духоподъемному.

В. Коровин: Нет, он не сумрачен. Да, у него нет очарования жизнью, кото­рое есть у Пушкина, он смотрит на нее более скептически и трезво. Она ему открывается в трагическом свете. Но трагедия, хотя всегда это конфликт, сшибка противоречий, не означает пессимизма. Недаром Лермонтов везде контрастен, антитетичен: у него всегда рядом жизнь и смерть, земля и небо… И при этом в самой его личности зало­жен огромный гуманистический заряд. Философ и историк Юрий Самарин приводит его слова: «Хуже всего не то, что некоторые люди терпеливо стра­дают, а то, что огромное большинство страдает, не сознавая этого…»

РФС: Поразительно, что эту глубочай­шую мысль высказал молодой чело­век, мальчишка, с точки зрения наших представлений о возрасте!

В. Коровин: Одно слово — гений! И это все объясняет. Поэтому Лермонтов бу­дет всегда актуален, всегда востребован. Сегодня его изучают в вузах, школах.

Сейчас появились новые подхо­ды к его изучению. При всем своем скептицизме, отходе от пушкинской гармонии он оптимистичен своей ве­рой в то, что мир Божий как высшее творение прекрасен в замысле Творца. Но этот замысел искажают сами лю­ди. Лермонтов отнюдь не богоборец, каким его воспринимали в советское, да отчасти и в свое время. Иначе бы поэму «Демон» дозволили бы опубли­ковать в России, но «демоническую те­му» цензура не пропустила, усмотрев в ней позицию противостояния Все­вышнему, и она сначала увидела свет за рубежом, в Карлсруэ. Он просто го­ворит, что человек не понял Божьего Промысла, не внял завету, не достиг или не стремится к совершенству, ко­торое предполагал в нем Господь Бог. У него скорбь, горечь из-за неоправ­данности человечеством своего высо­кого предназначения.

Вот истоки критицизма, который распространяется не столько на соци­альную действительность, как порой узко толковали его мировоззрение, сколько на природу самого человека. Скептицизм поэт обращает и на себя. Доказательство — строки: «Но хочет все душа моя во всем дойти до совер­шенства». Можно сказать, что крити­цизм адресован вовне, а критичность — вовнутрь.

Лермонтов бесконечно восхищен красотой природы. Ее детскость, первозданность и простодушие он противопоставляет утратившей све­жесть чувств человеческой душе. Как прекрасны описания утра на Кавказе и гор в «Герое нашего времени»! Ему хотелось, чтобы и человек сохранял в себе первородную чистоту, первозданность, свойственные горам, морю, всей природе. Печорин мучается тем, что не может вернуться к своему есте­ству, искаженному и испорченному обстоятельствами. А ведь этот персо­наж во многом списан с самого авто­ра. Одна из любимых мыслей Лермон­това, которая потом станет любимой мыслью Достоевского, — то, что иска­женная природа человека мстит ему за ее поругание и делает несчастным.

РФС: Искаженная чем, социальным устройством?

В. Коровин: Когда герои Лермонтова говорят о том, что их испортили свет и обстоятельства, они имеют в виду соци­альное устройство. Отсюда «приличьем стянутые маски», казенная мораль. Но это одна сторона вопроса. Вторая и, мо­жет быть, для поэта столь же важная, — греховность согласно христианским представлениям самой человеческой природы. Поэтому побудительный мо­тив романтизма Лермонтова — стрем­ление возвыситься душой, преодолеть в себе греховность. Побуждая к совер­шенствованию, он дает нам уроки.

РФС: Что сегодня, наверное, даже более актуально, чем когда-либо, по­скольку мы видим, что технологи­ческий прогресс не сопровождается нравственным.

В. Коровин: Мысль о том, что с раз­витием цивилизации человечество отнюдь не прогрессирует духовно, вы­сказал еще Руссо. Печорин радуется, что может плакать, значит, думает он, у него сохранилась еще чистая, дет­ская душа. Критицизм Лермонтова представляет собой способ мышления, направленный на сопротивление греху и всему ложному, что деформирует за­ложенный в человеке Божий замысел.

РФС: Как сформировался этот скеп­тицизм? Не в тяжелых ли обстоятель­ствах жизни? Рано потерял мать, от­ца практически не знал, не отличался красотой и не пользовался успехом у женщин, в силу сложного характера трудно сходился с людьми.

В. Коровин: Ну что касается прекрас­ного пола, то женщины Лермонтова любили. Напрасно думают, что они обделяли его вниманием. В нем виде­ли человека, имеющего «власть неизъ­яснимую». Из посланий, адресованных Ростопчиной, Карамзиной, Хомутовой, Щербатовой и другим, видно, что дамы к нему благоволили. Как и он к ним.

Сразу после трагического ухода его поставили рядом с «солнцем русской поэзии». Это случилось не сверху, а — народной мыслью. Для восприятия русского человека важно еще и то, что он — страдалец! Народ жалеет и чтит таких людей. И с тех пор его слава только росла.

РФС: Она ведь началась еще при жиз­ни?

В. Коровин: Конечно. Хотя его пу­бличная жизнь в литературе дли­лась всего четыре года — с 1837-го по 1841-й. Известность началась со стихотворения «Смерть поэта». Тогда же печатается «Бородино», затем «Песня про купца Калашникова». При жиз­ни был издан единственный сборник стихотворений. Главы «Героя нашего времени» сначала публиковались в журналах, а потом отдельной книгой, где автор выступил родоначальником психологического романа. Все выдаю­щиеся писатели и критики сразу при­знали Лермонтова как «власть имею­щего», по словам Льва Толстого.

Достоевский, например, особенно ценил взгляд Лермонтова на народ: «…чуть лишь он коснется народа, тут он светел и ясен. Он любит русского солдата, казака, он чтит народ». Вместе с тем Достоевский не принимал байро­низма и риторичности поэзии Лермон­това. Но эти черты искупались тем, что стандартным поэтическим оборотам поэт придавал новое значение. Он, по выражению одного критика, разгоря­чил кровь русской поэзии.

Стихотворение «Смерть поэта» рас­пространилось в списках так же бы­стро, как грибоедовское «Горе от ума». Особенно когда появились последние заключительные 16 строк («А вы, над­менные потомки, известной подло­стью прославленных отцов»). Автору было всего 22 с половиной года!

Его друг Святослав Раевский пере­писал и давал их читать. Пошли доно­сы, что стихи написаны «на револю­цию». Впервые они опубликованы че­рез пятнадцать лет после его гибели, за рубежом, в герценовской «Поляр­ной звезде», а на Родине — в 1860 году, уже после смерти Николая I. «Прият­ные стихи, нечего сказать», — сказал он, ознакомившись с ними. В доку­ментах они названы «непозволитель­ными». Корнета Лермонтова сослали в действовавший на Кавказе Нижего­родский драгунский полк. Из первой ссылки, почти прогулки по Кавказу, он вернулся через несколько месяцев, обогащенный впечатлениями, которые сразу же отразились в образах его по­эзии. А вот вторая ссылка, в 1840 году, причиной которой послужила его ду­эль с сыном французского посла Э.де Барантом, уже ничуть не походила на предыдущую, ему пришлось участво­вать в боевых действиях.

РФС: Я видела в Военно-историче­ском архиве документ о спущенном по военному начальству предписании ни под каким предлогом не удалять его от фронтовой службы в Тенгинском полку. Правильно ли понимать, что его намеренно подвергали риску?

В. Коровин: Правильно. Лермонтов отличился в сражении при реке Вале­рик, его представляли к ордену Влади­мира 4-й степени, но лично император вычеркнул его фамилию. А когда Мар­тынов убил его на дуэли, Николай I сказал: «Собаке — собачья смерть!»

РФС: Какая мощь заложена в гениаль­ном поэтическом слове, если на него так реагируют всесильные самодерж­цы!

В. Коровин: Разочарование у монар­ха вызвал даже выбор Лермонтовым героя «нашего времени». Он ожидал, что это будет добродушный и простой служака Максим Максимыч, а тут вдруг на первый план выдвинулся Пе­чорин, человек резкого, охлажденного ума. Император разозлился и назвал автора совершенно пустым человеком.

Критицизм пронизывает очень многие стихотворения Лермонтова. «Бородино» начинается как ода, но на­писано не только во славу русского оружия и героев 1812 года, а содер­жит горькое признание несостоятель­ности поколения ровесников поэта. «Да, были люди в наше время. Не то, что нынешнее племя: богатыри — не вы!». В хрестоматийной «Родине», пом­ните: «Разливы рек ее, подобные мо­рям, лесов безбрежных колыханье»? Это же указание, что Россия — страна, предуготовленная для народа бога­тырского, для великих свершений. Но вокруг…«дрожащие огни печальных деревень». И любовь к России назва­на «странной»: рассудок, казалось бы, противится любви к Отчизне с ее бед­ной, скудной жизнью, но он не может победить изначально укорененного в душе любовного чувства.

РФС: Интересно. Современный че­ловек может увидеть из самолета разливы рек, подобные морям. Но откуда взялось «спит земля в сиянье голубом»? Такой нашу планету лишь через 120 лет увидел из космоса Га­гарин. Или «и звезда с звездою гово­рит»… Возникает чувство, что Лер­монтов иногда смотрел на наш мир откуда-то с горних высей.

В. Коровин: Да! В принципе любой хороший поэт имеет некую отстра­ненность взгляда, но у него она до­стигает особой степени, как будто он в самом деле созерцает нашу Землю с не доступных прочим высот. В ше­стой редакции «Демона» мы неожи­данно встречаем строчки:

«На воз­душном океане

Без руля и без ве­трил

Тихо плавают в тумане

Хоры стройные светил».

У него же не было телескопа под рукой, а он изобразил эту картину!

РФС: Где Лермонтов и где мы! У нас глобализация, зачеркнувшая понятие «космополитизм». Есть те, кто утверж­дают, что родина — там, где хорошо. Как так? И тут вдруг нахожу ответ в стихотворении «Тучки», которое недав­но перечитала.

В. Коровин: Оно написано, когда он вынужденно покидал милый север для южной стороны: «Чужды вам страсти и чужды страдания; вечно холодные, вечно свободные, нет у вас родины, нет вам изгнания». У Лермонтова стержнем менталитета является чувство родины. Если в душе его нет, ты действитель­но легко прививаешься к любой почве. Только неравнодушие к родной земле может родить слова: «Дубовый листок оторвался от ветки родимой».

РФС: Понятно, что каждое следую­щее поколение заново открывает для себя поэта. И, значит, лермонтоведение неиссякаемо.

В. Коровин: Мы смотрим на него сейчас как на великого поэта, кото­рый предъявляет нам действительно общечеловеческие ценности (но не ис­ключительно в современном западном понимании) и страдает от невозмож­ности их воплощения. Его представ­ления возникли и основаны на наци­ональной почве. И главное среди них — вечное стремление к совершенству, к высокому духовному полету. Это антитеза обществу потребления, иде­алы которого захватили мир! Здесь он опять восстает против мнений совре­менного «света», опять противостоит низменному, материальному. Своей поэзией Лермонтов призывает быть лучше, чище, светлее. А разве не это — задача человека на все времена?!

РФС: Валентин Иванович, скажите, а ведь все-таки не Лермонтов написал «Прощай, немытая Россия»?

В. Коровин: О, не сомневался, что вы спросите. Отрицание его авторства — это придумка уже в наше время критика Кожинова и его сторонни­ков. Из лучших побуждений. Потом известный артист Николай Бурляев к ним присоединился. Старая долгая история. Было два списка этого сти­хотворения, пришедшие из семьи по­эта. Автографа не нашлось, отсюда и слухи. Но это не довод. Нет автогра­фа и пушкинского стихотворения «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы недолго тешил нас обман»), а также и некоторых лермонтовских произведений. Однако все крупные лермонтоведы считали и считают, что оснований для опровержения автор­ства не имеется. И по характеру сти­ха, и по стилю, и по манере напряжен­но-острого выражения, это он. Ну не нравится слово «немытая», ну и что? Как будто Лермонтов не говорил еще более резких слов! Хотя бы в «Думе», где выносит приговор всему своему поколению, или всей тогдашней элите в стихотворении «Смерть поэта».

Я читаю очень интересную, осно­ванную на документах книгу «Лермон­тов. Исследования и находки» Д. Алек­сеева, работавшего хранителем в отде­ле рукописей Пушкинского дома. Там разоблачаются все мифические био­графические сведения, которые были сделаны рядом исследователей, в том числе И. Андрониковым.

Однако все это мелочи. Суть в том, что Лермонтов уважаем, популярен и успешен, говоря нынешним языком, в своей посмертной судьбе. Его не сбра­сывали с «парохода современности» после революции, когда в один момент посягнули даже на Пушкина.

Мы должны помнить своих вели­ких предков и отдавать им дань за­служенного уважения. Бесценный вклад русской литературы в мировую культуру всегда останется за нами. И в этом смысле Россию никак нельзя никуда изолировать. И еще. Юбилеи — не только проявление благодарной памяти, а события, призванные питать национальную гордость россиян и возвращать их к великому наследию, чтобы черпать в нем силы для новых свершений.