Минтимер Шаймиев: У Горбачева существовали все возможности не допустить развала СССР…

В конце января исполнилось 80 лет первому президенту Республики Татарстан Минтимеру Шаймиеву, одному из тяжеловесов российской политики, прошедшему путь от инженера Муслюмовской ремонтно-технической станции до первого президента республики… О том, как можно было бы реформировать Советский Союз, о перестройке, «параде суверенитетов» и непростых 90-х — в его эксклюзивном интервью журналу «Российская Федерация сегодня»

- Минтимер Шарипович, по вашей биографии можно изучать современную историю страны. Вы были последним руководи­телем Татарской АССР и первым уже Республики Татарстан. В про­шлом году мы отметили очень непростую дату — 25 лет развала Советского Союза. Как вы в 1991 году отнеслись к этим событиям и изменились ли ваши взгляды се­годня?

- Мой взгляд на это историче­ское событие за это время не из­менился. Я говорил тогда и говорю сейчас: Советский Союз можно бы­ло сохранить. Обновленный Союз мог быть сохранен без прибалтий­ских стран путем подписания Со­юзного договора. И это стало бы во благо всем. У Горбачева существо­вали все возможности не допустить развала СССР, создать Союз Суве­ренных Государств с разумным раз­граничением полномочий, как это и предлагалось. Безусловно, прежний СССР уже не мог дальше существо­вать. Пытаясь сохранить старый Союз, инициаторы путча в августе 1991 года разрушили будущий об­новленный Союз. Таким методом нельзя было решать столь сложную проблему. Страна стала другой и люди тоже. Советского Союза ста­линского и даже брежневского об­разца все равно не было бы уже, но Союз в форме федерации, в край­нем случае конфедерации можно было бы сохранить.

Считаю, что в распаде СССР сы­грали свою роль не собственно эт­нические, национальные проблемы, а несовершенство государственного устройства страны, бесправие союз­ных и автономных республик, зажатых в рамках жесткой централизо­ванной системы. Причины распада СССР и роль при этом Михаила Сергеевича Горбачева и по сей день время от времени обсуждаются с горечью, но какой-либо однознач­ной, обобщенной оценки я пока не слышал. Да и возможна ли она? Но есть один важный, принципиальный момент. Я просто уверен, что если бы процесс перестройки не начался сверху, то, скорее всего, он был бы невозможен и по сегодняшний день.

Парадокс ситуации заключался в том, что, решившись на реформа­торские процессы, власть сама себе подписывала приговор. Не знать об этом, не чувствовать в связи с этим определенной опасности Горбачев и его окружение просто не могли. Видимо, он был уверен, что все про­изойдет по сценарию КПСС.

- В августе 1990 года под ва­шим руководством была принята Декларация о государственном суверенитете Татарстана. Почему в 1991 году вы пошли на выборы президента республики?

- Здесь нужен краткий экскурс в историю государственности Та­тарстана, которая, зародившись в Волжской Болгарии, была надолго утеряна после завоевания Казан­ского ханства в XVI веке. И только в 1920 году Татарстан стал авто­номной республикой. А автономная республика — это государство, так и было записано в конституциях и СССР и РСФСР. Другое дело — не­доставало полномочий при центра­лизованной системе. И не однажды возникал вопрос о повышении ста­туса Татарстана до союзного. Этот вопрос рассматривался, притязания были обозначены. Но Сталин в 1936 году решил: да, эти республики до­стойны союзного статуса, они со­ответствуют ему по всем параме­трам, кроме одного, — они не имеют внешних границ.

Кстати, союзные руководители всегда знали об этой проблеме, по­нимали, что когда-нибудь она вста­нет в полный рост. И этот момент наступил. В конце 80-х началась перестройка, забурлило все по­литическое пространство великой державы. Прежде всего, поднялась национальная интеллигенция, со­хранившая память о прежней го­сударственности татар, требуя рас­ширения прав и полномочий своего народа вплоть до полной незави­симости. Тут никого не обвинишь. Приведу только один пример: в те годы в Казани осталась только од­на татарская школа и та неполная. И стремление к самостоятельности было вопросом выживания, сохра­нения нации, своей идентичности, выражающейся в сохранении и раз­витии языка, культуры, традиций.

12 июня 1990 года Первый съезд народных депутатов РСФСР при­нял, а председатель Верховного Совета Борис Ельцин подписал Декларацию о государственном су­веренитете РСФСР. Таким образом, заметьте, не Татарстан начал так называемый парад суверенитетов, как многие думают до сих пор, а Российская Федерация. И Татар­стан, обладая богатой историей го­сударственности и большим эконо­мическим, научным и культурным потенциалом, не мог оставаться в стороне и не заявить о своих пра­вах. На то были самые веские ос­нования. Республика, например, владела всего двумя процентами собственности, находившейся на его территории, 80 процентов — крупные промышленные предпри­ятия, нефтяная отрасль — принадле­жало СССР, 18 процентов — РСФСР. Тем более о правах республик в российской декларации ничего не было заявлено.

В августе 90-го в Татарстан как знаменосец демократии приехал Борис Ельцин и увидел все своими глазами: весь народ на улицах, что в Казани, что в Альметьевске, что на селе — везде требует суверенитета, полной независимости. Тогда он в переполненном зале УНИКС Казан­ского университета произнес став­шую знаменитой фразу: «Берите су­веренитета столько, сколько прогло­тите». Упрощать Ельцина не следует, но, думаю, в этом была своя логика. Нельзя быть в пределах Садового кольца «знаменосцем демократии», а едва покинув Москву — кем-то иным. Действительно, его слова за­метно успокоили народ. После про­изошедшего, за ужином, он сказал: «Минтимер, я заявил о ваших пра­вах, суверенитете, что делать-то бу­дем? Вы же не уйдете из России?». Я говорю: «Не об уходе речь идет, но надо находить ответы на запросы наших людей. Надо находить общий язык, надо договариваться». И мы тогда пришли к единому мнению — немедленно начать переговоры о договорных отношениях.

Я подчеркну: Татарстан на уровне официальной власти не ставил во­прос о полной независимости. Мы прошли самые сложные политиче­ские ситуации, образно говоря, по лезвию ножа. Толпы людей заполня­ли площади, круглые сутки митин­говали… Это стало жестким испыта­нием для всего руководства. Кстати, считаю очень важным, что у меня хватило выдержки нигде и ни разу в этот период не произнести публич­но слово «независимость». Я так и не высказал вслух того, чего жажда­ла от меня бушующая и с каждым днем все более агрессивно настроен­ная толпа. Можно себе представить, что бы произошло, если бы я, под­давшись эмоциям, обронил это «за­ветное» слово? И еще одна деталь: с самого начала мы твердо стояли на своей позиции — наш суверенитет не имеет национальной направленно­сти, следовательно, экстремизм ни в какой форме не допустим.

Уже 30 августа 1990 года, среди ночи, после длительных бурных де­батов, первыми после Российской Федерации мы приняли Декларацию о государственном суверени­тете Татарстана. Единогласно, при одном воздержавшемся. Деклара­ция открыла нам путь для работы над проектом новой конституции республики.

В то время я занимал одновре­менно две должности — первого се­кретаря и председателя Верховного Совета. После отмены 6-й статьи Конституции СССР о руководящей и направляющей роли КПСС был выдвинут лозунг «Вся власть Сове­там!». И я, выступив перед своими соратниками по партии, сообщил, что перехожу в Советы, и призвал их сделать то же самое. Таким об­разом, мы сохранили костяк опыт­ных руководителей, с которым в по­следующем и решали судьбоносные вопросы. Раньше ведь не было не­обходимости в обширной координа­ции деятельности исполнительной и законодательной ветвей власти — все решала партия, остальным оста­валось брать четко под козырек. Теперь не стало главного руководи­теля, в чьих руках сосредоточились бы бразды правления. Нужен был некто, кто взял бы всю ответствен­ность на себя.

Так постепенно начала созревать мысль о необходимости учреждения должности президента республики.

Тем более что уже был прецедент — Михаил Горбачев стал президентом страны… Решающую роль в учреж­дении должности президента Татар­стана сыграло решение Верховного Совета РСФСР о проведении рефе­рендума по вопросу об учреждении поста Президента Российской Феде­рации и назначении выборов перво­го Президента РФ. Кстати, 12 июня 1991 года в Татарстане в одних и тех же избирательных участках шли выборы президентов Татарста­на и России. Избирателям предлага­лось одновременно два бюллетеня. Но лишь 36 процентов избирателей взяли на избирательных участках бюллетени с именами кандидатов в президенты России. Поэтому вы­боры Президента России на терри­тории Татарстана были официально признаны несостоявшимися из-за низкого процента полученных из­бирателями бюллетеней. А за из­брание президента Татарстана, за мою кандидатуру проголосовали 1 131 091 человек, что составило 70,6 процента от принявших уча­стие в выборах избирателей.

- А в 1992 году вы провели ре­ферендум по суверенитету респу­блики, где большинство сказало «да». И все-таки Татарстан не стал суверенным государством. Как вам удалось договориться с Ель­циным и по большому счету сохра­нить единство России?

- Это было непростое время как для Татарстана, так и для всей Рос­сии. Распад СССР ускорил наши по­иски ответа на вопрос: как добиться юридического признания нового статуса Татарстана? Тогда Верхов­ный Совет республики принял за­кон о проведении референдума. Хо­чу пояснить: на какой вопрос боль­шинство татарстанцев сказало «да»? Участникам референдума предлага­лось ответить на один вопрос: «Со­гласны ли вы, что Республика Та­тарстан — суверенное государство, субъект международного права, строящее свои отношения с Россий­ской Федерацией и другими респу­бликами, государствами на основе равноправных договоров?». Вопреки сильнейшему давлению со стороны федерального Центра с целью не до­пустить проведение референдума 21 марта все 2611 избирательных участков, за исключением несколь­ких, открылись вовремя и совершен­но спокойно работали, а потом под­вели итоги и отчитались. В референ­думе приняли участие 81,7 процента населения, имеющего избирательное право. На поставленный вопрос ответили «да» 61,4 процента избира­телей из числа принявших участие в голосовании. Стало совершенно очевидно, что большинство населе­ния Татарстана поддерживает курс повышения статуса и обновления республики на основе демократиче­ских принципов. Заслуга референ­дума была и в том, что сохранялась целостность России, федеративные принципы её развития.

Благодаря этому референду­му мы в ноябре 1992 года приняли свою Конституцию, а в 1994 году был подписан Договор о разграниче­нии предметов ведения и взаимном делегировании полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и Республи­ки Татарстан. Надо отдать должное Борису Николаевичу: он понимал, что договор будет гарантом стабиль­ности в стране и пойдет на пользу и России и Татарстану. Он всегда был последователен в диалоге со мной. Сказать, что переговоры шли слож­но, значит ничего не сказать. С мо­мента первой встречи наших делега­ций мы пережили развал Союза, два путча и много других драматических событий. И тем не менее в этой по­стоянно меняющейся политической обстановке диалог сохранился. Во время работы Ельцин проявил уди­вительную для него деликатность и внимание. Он говорил: «Сложности будут непременно, но на них не надо зацикливаться, переходите к другим разделам. Трудными местами зай­мемся мы с Минтимером». Такое случалось не раз. Возникали вопро­сы, в которые наши переговорщики упирались, как в стену. Противоре­чия казались непреодолимыми. Тог­да Ельцин говорил: «Продолжайте работать дальше». И приглашал ме­ня: «Сейчас мы с Минтимером сядем и все распутаем». Таких случаев, когда мы вдвоем с Борисом Никола­евичем искали выходы из непреодо­лимых, казалось бы, противоречий, было несколько. Нам действительно приходилось порой с великим тру­дом распутывать эти юридические правовые и экономические узлы.

Что же касается того, стал ли Та­тарстан суверенным государством, то дело в том, что мы не собирались учреждать армию, вводить свою денежную единицу, заводить свою таможенную службу, одевать в колючую проволоку границы Ре­спублики Татарстан. По одной со­вершенно простой причине: нам все это было не нужно! Полномочия, которые мы сочли для республики лишними, передали федеральному Центру: оборона, коммуникации, внешнеполитическая деятельность и тому подобное. Но то, что нужно для реализации наших полномочий, должно было оставаться у нас.

Поэтому после заключения до­говора мы четко записали в своей Конституции, в ее первой статье, что суверенитет республики выражает­ся в обладании всей полнотой госу­дарственной власти вне пределов ведения Российской Федерации и полномочий Российской Федерации по предметам совместного ведения Российской Федерации и Республи­ки Татарстан и является неотъемле­мым качественным состоянием Рес­публики Татарстан. Это означает, что основные принципы Декларации о государственном суверенитете со­храняются. Известно, что в федера­тивном государстве стопроцентного суверенитета не бывает. Получается, что, исходя из этих положений, мы сами себе на основе договора раз­граничили свои полномочия. Скажу так: в пределах этого мы сполна ре­ализовываем свои права.

- В начале XXI века мир скатил­ся к глубокому средневековью. Возникают все новые вызовы для человечества: вооруженные кон­фликты, в том числе и по религи­озным, и национальным призна­кам, терроризм, вмешательство в суверенитет других государств и многое другое разрывают ци­вилизацию. Как вам удалось со­хранить мирное сосуществование двух конфессий в Татарстане?

- Не только двух, а всех конфес­сий, представленных в республике. Должен сказать, что более глубо­кое осмысление важности религии в жизни каждого человека у меня созрело, когда начались перестро­ечные процессы, а вместе с ними и возрождение духовное. Ведь как у нас было раньше? Мы всегда счита­ли, что если, согласно Конституции, религия отделена от государства, то и нам не должно быть до нее ника­кого дела. Потом постепенно при­ходило более глубокое понимание: государство и общество — это не одно и то же, а уж душа человече­ская, духовный мир — это и вовсе территории, где без веры никак не обойтись. Да, религия отделена от государства, но не от общества. Это основной принцип нашего взаимо­действия со всеми религиозными организациями. Поэтому мы реши­тельно против того, чтобы власть отдалялась, а еще хуже — вовсе уклонялась от решения насущных религиозных проблем. Равновесие должно быть во всем — я говорю это не с чужих слов, а руководству­ясь историческим и отчасти соб­ственным опытом.

С самого начала мы содейство­вали возвращению верующим куль­товых зданий: мусульманам — ме­четей, православным — соборов и церквей, кроме того, развернулось строительство новых мечетей и но­вых церквей. Это для нас было не какой-то очередной данью моде, а очень важной, насущной потребно­стью. Потому что мирное сосуще­ствование религий — это не просто желание, это основная ценность — богатство республики. Отсюда и по­стоянное внимание властных струк­тур к этим проблемам. В самом начале перестроечных лет в респу­блике одними из первых в России вернули верующим синагогу, хотя там находился институт усовер­шенствования учителей. Наряду с восстановлением староверческой церкви в Казани также была воз­ведена и католическая церковь по просьбе верующих. Так что сейчас в центре Казани действуют не только мечети и православные церкви, но и католический храм, храм старо­веров, лютеранская церковь…

Приведу один яркий пример. Все, кто приезжает в Казань, посе­щают Кремль и запоминают в нем то, что мечеть Кул Шариф и Бла­говещенский собор стоят там ря­дом. Это, пожалуй, самый первый и самый популярный зримый об­раз мира и согласия в Татарстане. По истории во времена Казанского ханства на кремлевском холме воз­вышалась главная в городе пре­красная многоминаретная мечеть. В перестроечные годы, накаляя и без того напряженную обстанов­ку, крайние националистические силы заговорили о том, что в XVI веке при взятии Казани эта мечеть была разрушена, а на ее месте был построен Благовещенский собор. Дошли даже до того, что призыва­ли построить на месте собора но­вую мечеть. По республиканскому телевидению я обратился к народу Татарстана с вопросом: «Будет ли на земле Татарстана мир и согла­сие, если мы снесем собор Благо­вещения и поставим на его место мечеть Кул Шариф?». Все здраво­мыслящие люди отреагировали одинаково: так нельзя поступать ни в коем случае. Это был исчер­пывающий ответ народа на призыв крайних сил. И я подписал указ, где к 1000-летию Казани было принято решение отреставрировать Благо­вещенский собор и на территории Кремля построить-воссоздать ме­четь Кул Шариф.

Покинув пост президента Татар­стана, я решил заняться возрожде­нием двух древних городов Болгара (исламская цивилизация, IX век) и Свияжска (православная цивилиза­ция, XVI век). Это масштабные про­екты, нацеленные на возрождение историко-архитектурных и духов­ных центров, связанных с развити­ем ислама и православия. И на этот раз создали единый фонд — Респу­бликанский Фонд по возрождению памятников истории и культуры РТ (Фонд «Возрождение»). В 2014 году Болгарский историко-архео­логический комплекс был вклю­чен в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Уже в прошлом году до­сье по Успенскому собору остро­ва-града Свияжск сдано в Центр Всемирного наследия, сейчас оно изучается экспертами.

4 ноября 2015 года, в День на­родного единства, президент Та­тарстана Рустам Минниханов под­писал Указ «О создании Болгарской исламской академии и воссоздании собора Казанской иконы Божьей Матери». Это уже третий масштаб­ный проект, работающий на укре­пление межнационального и меж­конфессионального согласия.

- Почему вы в 2010 году реши­ли дать дорогу молодым? И как вы себя чувствуете сегодня?

- Уход мой был осознанным и предопределен рядом причин. Пре­жде всего, это мой возраст, хотя на здоровье я особо не жаловался, но энергия, активность были уже не прежние. Я хотел уйти с поста пре­зидента республики еще в 2005 году. Президент России Владимир Путин попросил меня остаться еще на один срок. «Когда вы работаете, я споко­ен за Татарстан», — сказал он. Я со­гласился, хотя, признаюсь, не без раздумий и внутренних колебаний. А в 2010 году ушел со спокойным сердцем за Татарстан, зная, что но­вый президент республики со всем справится. Новым главой республи­ки стал человек, с которым я прора­ботал бок о бок последние одиннад­цать лет, мой ближайший соратник, талантливая личность, премьер-ми­нистр Рустам Минниханов…

Беседовала Нурсюя Шайдуллина