Письма четвертое-пятое

«Дорогая Надёк!

Сегодня у меня праздник. Пришел наш почтальон Харитоша и принес мне сразу 8 писем. Среди них было3 письма с дорогим мне почерком.

От радости я отдал ему свой ужин, а сам сел читать.

Снова нахлынула волна воспоминаний. Неужели ты помнишь ту ночь в Пашином враге и другие подобные ей?

Мне часто хочется сесть и писать тебе без конца. Это заменяет мне разговор и облегчает душу, привыкшую годами таить далеко внутри волнующее меня чувство. Поговорить о нем мне было не с кем. Оно настолько сильно, что я твердо решил: раз не смог устроиться еще в32м году, то не надо мешать. Как ни тяжело и горько мне было узнать, что ты потеряна для меня навсегда, но я был рад за тебя. Что хоть ты устроила свою жизнь и живешь так, как тебе хочется. Я же только изредка старался узнать, как ты живешь, здорова ли. И радовался, узнав, что семейная жизнь твоя удалась. Больше мне ничего не надо было. Встречаться с тобой и мешать тебе я категорически запретил себе. И вот только сейчас, чувствуя, что каждая минута может быть для меня последней, я просил тебя написать мне хоть пару теплых слов. Хотя и это считал слишком многим для себя, так как думал, что настоящее покрыло мраком забвения все далекое прошлое.

Моя жизнь, последние10 лет, была нравственно тяжела, что и отразилось на моем здоровье. Еще тогда мы договорились с В. жить только для детей, которые остались единственной моей привязанностью в жизни. С В. мы фактически разошлись.

Ты считаешь меня безвольным. Но это не совсем так. Для меня «уговор лучше денег» и договорившись, что я буду жить своей личной жизнью, а она как хочет, что я и сдержал, останавливая ее только тогда, когда она выходила из рамок приличия.

Правда, мне было очень тяжело и обидно, так как я работал как вол, все средства тратил на семью, не имея никакого нравственного удовлетворения, в то время как другая половина жила в свое удовольствие, не считаясь со мной. Только ласка моих девочек была мне наградой за труды, тем более что девочки привязаны ко мне больше, чем к В. Вот какова была моя личная жизнь последние10 лет.

Часто В. говорила: «Неужели у тебя нет даже слов для разговора со мной?» Я всегда отвечал, что слишком устал, и утыкался носом в газету, а в выходные дни увлекался фотографией.

Ну будет об этом. Хотя я жил, замыкаясь в себя и увлекаясь только работой, но между нами чувствовалась какая-то духовная связь. Так, в 41м году я вдруг затосковал, мне захотелось видеть мои дорогие глазки, слышать смех, который до сих пор звенит у меня в ушах. Я начал искать тебя в толпе, иногда идя с работы, я колесил по центру города, где всегда встречаешь приезжих. И хотя здравый рассудок твердил, что это просто очередная волна тихой грусти, а воображение рисовало мне случайную встречу с тобой, теперь я понял, что встреча была возможна и мы были недалеко друг от друга.

Да, жизнь прошла и я уже не тот, каким ты меня знала. Ведь, кроме всего прочего, 5 лет назад я пережил автомобильную катастрофу, во время которой у меня была раздавлена грудь, сломано 4 ребра и порвано легкое. В состоянии тяжелого шока я был доставлен в больницу, где пролежал около месяца, а затем почти год ходил, как старик. Но у меня было, видимо,  железное здоровье, я пережил и это испытание. По совету московского профессора снова взялся за гимнастику и спорт и поправился настолько, что в тяжелый момент нашел в себе силы добровольно пойти рядовым бойцом на защиту Родины. Но сердце сработалось после всех переживаний. А жить годами, тая в себе всепожирающее чувство и в то же время выдавая себя за спокойного, уравновешенного семьянина,  эта игра стоила мне свеч.

И вот сейчас я уже не тот. Хотя храбрюсь и собираюсь еще бить фрицев.

Ну письмо вышло слишком велико, хотя я все еще не высказался и мог бы писать до бесконечности.

Двигаемся вперед на запад, и не всегда имеется возможность писать.

Пишу плохо, но такова фронтовая обстановка, а попаду на передовую, тогда и совсем будет плохо с письмами.

Буду ждать нового письма.

Всем привет.

Крепко тебя целую.

 

Твой Алексей.

19/III 43 г.»

 

«Дорогая Надёк!

Сегодня что-то взгрустнулось немного и, освободившись от работ, я прилег на нары в своей землянке, чтобы еще раз перечитать твои письма и сжечь их (как мы делаем вообще со всеми письмами). Но, перечитав, снова спрятал их в боковой карман. Читая твои письма, точно разговариваешь с тобой, а это мне так дорого, ведь я привык только думать и вспоминать, не получая ответов на свои вопросы. Перечитывая письма, снова и снова вспоминаешь прошедшее. Памятные картины встают перед глазами, и я снова точно переживаю все, что было пережито. Эти воспоминания, правда, навевают тихую грусть, как воспоминания о потерянном счастье и прошедшей жизни, но в то же время отвлекают от суровой действительности и составляют мой нравственный отдых.

Хотя человек и привыкает ко всему дикому и страшному (с точки зрения мирного жителя), но все же картины разрушений и жертв войны действуют на нервы и постепенно выматывают их так, что в конце концов чувствуешь сильное утомление от всех этих фронтовых впечатлений.

Итак, перечитав твои твои (повторение слова в тексте письма) письма еще раз, я снова спрятал их. Что называется, рука не поднялась уничтожить то, что снова воскресило меня к личной жизни. Захотелось поговорить с тобой. Ведь ты у меня одна, кто так чутко понимает меня. Твой анализ моей жизни настолько верен, точно все эти десять лет ты жила рядом в соседней квартире, знаешь мою жизнь до мельчайших подробностей, и я, разговаривая с тобой через письма, точно продолжаю только вчера прерванный разговор.

Да! Как бы следовало нам увидеться. Но это пока невозможно. Ты говоришь, что с моей болезнью сердца мне могут дать отпуск. Нет, это такая мелочь перед тем, что здесь творится, что это даже не считается болезнью. Людям, которые не пережили фронтовых ужасов, просто и не представить себе всех этих«прелестей». Так что об отпуске и думать нечего.

Ивану Алексеевичу писать я воздерживаюсь, так как боюсь испортить отношения. Имей в виду, что на фронте так болезненно, чутко люди относятся ко всему,  что касается дорогих им близких, что мое письмо может его расстроить, чего я не хочу, так как намерен действительно стать его искренним другом. Я его уже уважаю и ценю как человека, который мне становится дорог, раз он дорог для моей Надёк!

А в то же время будь я на его месте и получи я письмо от такого друга?.. Ей-ей, я послал бы его подальше… по-нашему… по-фронтовому.

Да! Такова моя судьба. Большинство людей живут удовлетворением своих желаний и страстей, а я, упустив из рук свое счастье и будучи сам научен горьким опытом, всю жизнь старался устраивать благополучие своих ближних. Вот, видимо, почему все окружающие меня, особенно подчиненные по работе, люди всегда с таким уважением и любовью относились ко мне, что давало мне нравственное удовлетворение в жизни. Правда, это очень немного для человека, который сам рвался к полной счастливой жизни, но все же больше, чем ничего.

Будь здорова и счастлива, моя Надёк!

Передай привет деткам.

Пиши.

 

Всегда твой Алексей.

8/IV 43 г.

P.S. Письмо написано плохо, так как писал на коленке, но думаю, что разберешь.»