Жорес АЛФЕРОВ: Нельзя Академию наук отдать чиновникам

Обозреватель«РФ сегодня» встретился с ним 11 сентября сразу после того, как Жорес Алферов выступил на заседании Госдумы с заявлением о том, что законопроект в первоначальной редакции наносит непоправимый ущерб стране, будущему и науке.

 

Перед страной, наукой и образо­ванием (не только перед бизнесом) стоит важнейшая задача — созда­ние к 2020 году 25 миллионов рабочих мест в высокотехнологичном секторе экономики. Чтобы ее решить, следует вернуть приоритет научных исследо­ваний, усилить роль Академии наук, добиваться востребованности науч­ных результатов экономикой и обще­ством, по-новому развивать систему высшего профессионального, пре­жде всего естественно-научного и технологического, образования.

В 2000 году после вручения Нобе­левских премий британский канал ВВС организовал «круглый стол» с лауреатами. Мой сосед, американ­ский экономист профессор Джеймс Хекман, отвечая на один из вопро­сов, отметил, что научно-технический прогресс во второй половине XX ве­ка полностью определялся соревно­ванием США и СССР, и выразил со­жаление, что это соревнование за­кончилось. Это разве не признание заслуг Академии? Все Нобелевские премии в области науки, полученные советскими, российскими учеными, присуждены за работы, выполненные в Академии наук СССР. Академия наук внесла решающий вклад в осу­ществление проектов создания ядер­ного щита, атомной энергетики и атомного флота, освоения космоса и Северного морского пути, Сибири и Дальнего Востока, радиолокации и полупроводниковой «революции». Все не перечислить.

Много утратив в жесточайших ре­формах 1990-х годов, РАН тем не ме­нее сохранила свой научный потенци­ал в большем объеме, чем отраслевая наука и вузы. Вообще противопостав­ление академической и вузовской на­уки совершенно противоестественно. Академия всегда работала вместе с вузами, создавая новые лаборатории, кафедры, факультеты, институты. При­меры! — уникальный альянс Сибирско­го отделения РАН и Новосибирского университета, созданный вашим по­корным слугой в структуре РАН пер­вый вуз — Санкт-Петербургский ака­демический университет (научно-об­разовательный центр нанотехнологий), участие РАН в образовательной дея­тельности в МГУ, МФТИ… Но основная проблема российской науки — не­востребованность научных результатов экономикой и обществом.

 

— По большому счету, для учено­го самое страшное — когда резуль­таты его работы не востребуются в его стране. Надо четко понимать, что даже фундаментальная наука, аб­страктные науки погибнут, если не развивается экономика, основанная на наукоемких технологиях.

Тогда же я сказал, что мы страна оптимистов,    потому что пессимисты все уехали.

 

 —  Мне довелось слышать, что по­сле принятия законопроекта во втором чтении многие молодые ученые стали составлять свои ре­зюме. С дальним прицелом… Это ведь страшно.

—            Потому нам и нельзя «уходить в кусты» в настоящий ультракритический для нашей науки и реального инно­вационного развития страны период. Аргументы, что организация РАН име­ет формат 30-40-х годов прошлого столетия и не отвечает современным требованиям, абсолютно надуманы. В организационном и структурном пла­не это консервативное учреждение в лучшем смысле слова. И Лондонское королевское общество, перевалив­шее рубеж 350-летия, и Национальная академия наук США, отметившая не­давно свое 150-летие, мало измени­лись по своей структуре, но нормаль­но функционируют. Так же, как и РАН.

Что стоит за идеей лишения РАН академической суверенности и пре­вращения в клуб именитых ученых? Что станет с огромной федеральной соб­ственностью, которую, к счастью, не успели приватизировать и которая на­ходится в оперативном управлении РАН и призвана служить интересам России и российской науки? Я спросил Прези­дента страны в письме: не повторит ли предложенный в законопроекте феде­ральный орган «Академсервис» судьбу «Оборонсервиса»? Кому на руку идея изменить статус Академии—не тем ли, кто на эту собственность позарился?

 

— Осталось, что агентство будет распоряжаться институтами и имуще­ством. У нас любят ссылаться на «циви­лизованное» зарубежье. Но сравните: все имущество институтов, входящих в ФРГ в общество Макса Планка, по статусу приравниваемое к Академии наук, принадлежит самому обществу, является его собственностью. Не госу­дарства. РАН же в интересах науки просто распоряжается федеральным имуществом. Так что у нас перевира­ют, а еще ссылаются на цивилизован­ный мир. Мы сами… цивилизованная страна, были по крайней мере.

Те замечания к законопроекту, кото­рые исходят от президиума РАН, каса­ются частных вопросов — раз. Нет уве­ренности, что они все будут приняты — два. Упомянутый вопрос об агентстве и управлении агентством институтами остался — три. Назначать директоров станет какая-то комиссия Президент­ского совета, которой нет и которая не­известно что будет собой представлять.

 

— Какова на сегодняшний день консолидированная позиция РАН?

— Этот вопрос задавайте Фортову.

 

— А к чему пришли участники конференции академических ин­ститутов?

— Была принята довольно выдер­жанная резолюция. В ней шла речь о том, что РАН должна сохранить свой уникальный статус, автономию и са­моуправление, независимость от да­леких от науки чиновников, свободу распоряжаться выделяемыми ей гос­ресурсами в соответствии с Уставом РАН и законами РФ, подчинение на­прямую Президенту страны. Я пред­лагал принять ее в качестве резолю­ции Общего собрания РАН, но…

 

—Приняли более смягченный ва­риант?

— Не то чтобы более смягченный… А моя позиция абсолютно не измени­лась.

 

—И вы не заявляли, что в рефор­мировании Академии нужно со­трудничать с властью?

— Секундочку. Я, во-первых, никог­да не говорил о реформировании. Я все время говорю о развитии Акаде­мии, о развитии науки и о том, что «ре­форма» для нас означает развал и разгром. Поэтому и слово это никог­да не употребляю. Академия должна меняться — это другой вопрос.

 

— Когда вы говорите о развитии Академии, что имеется в виду — увеличение финансирования?

— Проблема российской науки, прежде всего естественных наук и их приложений, в невостребованности научных результатов экономикой и обществом. Роль государства в про­екте американской Кремниевой до­лины заключалась прежде всего в востребованности Пентагоном и НАСА исследований, разработок и про­дукции на их основе. Кремниевые чипы стартовали в широком коммер­ческом применении после их исполь­зования в подготовке полета космиче­ского корабля «Аполлон» на Луну и разработки ракеты «Минитмен».

В стране в ходе приватизации про­изошла деиндустриализация. Мы лик­видировали все отрасли промышлен­ности и должны их создавать заново. Не будет этого, рухнут и экономика, и страна. Единственная основа для воссоздания — институты РАН. Конечно, для этого нужно увеличивать финан­сирование Академии. Чтобы она ме­нялась, надо уметь ставить конкрет­ные задачи, а не заниматься вот такой структурной перестройкой — столько академиков, столько того, столько се­го, объединять РАН с медицинской, сельскохозяйственной академиями…

Все технологии рождаются из фун­даментальных исследований. Мой старый знакомый, лауреат Нобелев­ской премии, экс-президент Лондон­ского Королевского общества физик Джордж Портер сказал: «Вся наука прикладная, различия только в том, что отдельные приложения возникают бы­стро, а некоторые — через столетия». Нужно уметь выбирать направления, ставить конкретные задачи.

 

—Какие задачи, если у нас отста­лая сырьевая экономика?

—Простите, и при сырьевой эко­номике тоже. Сегодня «Газпром», например, имеет на порядок более низкую производительность труда, чем американская «ЭксонМобил». Сырьевая экономика также требует высоких технологий, и многие ученые в Академии наук знают, какие надо ставить задачи. У нас после войны не было не только бомбы, но и полу­проводниковой электроники, и вычис­лительной техники. Многого чего. Но тогда правительство спрашивало и привлекало ученых для определения задач, которые должно ставить. Вот когда в правительстве у нас будут не болтуны, которые ни в чем не разби­раются, а профессионалы, тогда и задачи будут ставиться. Нет профес­сионалов — пусть спросят у ученых. По физике твердого тела, по полу­проводникам, по электронике, по нанотехнологиям я им могу многое ска­зать, да еще целый ряд ученых.

Министр Ливанов гордится, что он закончил кафедру Абрикосова — хо­рошо, но в науке он ничего заметного не сделал, поэтому не знает, какие задачи нужно решать. Нужно многое знать для того, чтобы заниматься на­укой, двигать ее. Да и в любом деле нужно выдвигать людей, которые уже что-то сделали, а не по принципу дру­зей-приятелей.

 

— Вы Президенту России говорили об этом?

—Знаю его 25 лет, хотя очень редко с ним встречаюсь. Последний раз мы один на один виделись 21 февраля, и у нас были общие позиции. Думаю, что если бы мне удалось добраться до него сейчас, может быть, я его убе­дил бы не делать того, что делается. Надеюсь. Потому что такой закон при­нимать нельзя.

У нас в Министерстве образования и науки нет ни одного специалиста, способного сформулировать конкрет­ные задачи, которые нужно решать. Мы выброшены на обочину мирового тех­нологического развития за эти 25 лет! А мы были лидерами вместе с амери­канцами. Нужно ставить конкретные задачи, чем я всю жизнь и занимаюсь.

Сегодня только РАН располагает реально высококвалифицированны­ми кадрами во всех областях совре­менной науки, и мы часто являемся свидетелями, когда чиновники от на­учных ведомств формируют не ре­альные цели научных исследований, не задачу, которую надо решить и на ее решение выделить определенные средства, а лишь придумывают спо­собы распределения денег.

Для создания 25 миллионов рабо­чих мест требуется не «реформа» Академии наук, а ее эффективное развитие, изменение статуса отделе­ний и создание новых взамен неэф­фективных. Президентский совет по науке, технологиям и образованию должен состоять из выдающихся уче­ных и руководителей основных высо­котехнологичных компаний страны. Кстати, места в нем для единственно­го в России нобелевского лауреата по науке не нашлось. И такому Со­вету поручат назначать на должности директоров институтов РАН!

Абсолютно надуманно и объеди­нение РАН с медицинской и сельхоза­кадемиями. В США — три националь­ных академии (в двух из них я уже чет­верть века состою иностранным чле­ном), одна из них — Институт здоровья. Вместо законопроекта о реформе нужно прописать в законе статус Рос­сийской Академии наук как высшего научного учреждения страны.

 

— Помимо вас, к Президенту Рос­сии по поводу законопроекта об­ратилась целая группа нобелев­ских лауреатов. Факт беспреце­дентный!

—Между прочим, в их письме сказано примерно то же, что и в мо­ем, только в более дипломатической форме. Суть одна — защита РАН. Трансформация структуры научно-исследовательской деятельности в России путем замены российской модели на западную их беспокоит по следующим причинам. Первое, не очевидно, что она лучше подходит нам. Второе, такой радикализм чре­ват подрывом организма россий­ского научного сообщества, что ска­жется и на мировой науке в целом. Третье, любые изменения (которые — важно! — должны добавлять цен­ность системе, не нанося ей вреда) следует проводить при участии са­мих ученых. Они также напоминают о том, что до резкого сокращения финансирования 20 лет назад мно­гие НИИ РАН конкурировали с запад­ными научно-исследовательскими институтами.

Солидарность международного научного сообщества в начале 90-х, когда финансирование РАН упало в 10-20 раз, проявилась в выделении зарубежных и международных гран­тов, благодаря которым сохранились очень многие наши лаборатории.

 

—Была какая-то реакция на пись­мо нобелиатов?

—Нет.

 

— Что все же будет с законопро­ектом? Возвращение ко второму чтению или третье?

—Не знаю. Дума решает…

 

 

От редакции: 18 сентября депута­ты рассмотрели во втором и третьем чтениях законопроект «О Российской академии наук, реорганизации госу­дарственных академий наук и внесе­нии изменений в отдельные законо­дательные акты Российской Федера­ции». «За» проголосовали 331 депутат.