Главный фасад России

Заголовок этого очерка мне под­сказал… адмирал Степан Мака­ров. Вернувшись из многотрудно­го и смертельно опасного плавания на первом в мире ледоколе, построенном по его замыслам для освоения кратчай­шего пути из европейской части Рос­сийской империи к ее тихоокеанским рубежам, он выпустил объемистый том «Ермак» во льдах». В книге этой пове­ствовалось не только о первом в сво­ем роде путешествии, но и о том, как автору виделось недалекое будущее северных окраин России, представ­лявшихся многим его современникам страной беспросветных ночей, вечных льдов, что никогда не сделает их при­годными, а тем более выгодными для освоения. На страницах этого, так ска­зать, географо-кораблестроительного труда он и оставил как провидческую, так и афористичную фразу: «Простой взгляд на карту России показывает, что она своим главным фасадом выходит на Ледовитый океан».

 

Смелость макаровского высказывания для той эпохи иначе как поразитель­ной не назовешь. Конечно, необходи­мость выхода страны в арктические моря обосновывал еще Ломоносов: «Россия имея Северный Океан ле­жащей при берегах себе подданных, и по большей части исследованных и описанных, за однем только льдом и стужею не продолжает своих важ­ных и преславных, дабы достигнуть восточным, где только от неприяте­лей безопасна. Но и свои поселения, и свой флот найдет» (орфография и пунктуация оригинала. — Авт.).

Некоторая архаичность языка ло­моносовской эпохи не в силах скрыть смысла тезиса, высказанного великим потомком поморов в «Кратком описании разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Ин­дию», созданном в 1763 году. В стихах же Михаил Васильевич был более изящен хотя и не избежал вполне простительной для поэзии XVIII века тяжеловесности:

 

 

«Сам лед, что кажется толь грозен и ужасен,

От оных лютых бед даст ход нам безопасен.

Колумбы Росские, презрев угрюмый рок,

Меж льдами новый путь отворят на Восток».

 

Чуть больше 10 лет прошло после завершения Великой Северной экспе­диции, известной под наименованием «Вторая Камчатская экспедиция» Витуса Беринга. Размах ее был воистину уникален. Несколько автономно стран­ствовавших отрядов, претерпев немыс­лимые тяготы и лишения, исследовали необозримые просторы Евразии до самой Камчатки. Ломоносов с ее мате­риалами был хорошо знаком и потому смело мог заявлять об исследованности и описанности «большей части» северных владений. Однако на продол­жение предприятий такого рода в им­перии явно не хватало сил и средств. Арктические, как, впрочем, и другие дальние экспедиции, оказались отло­женными на несколько десятилетий. Хотя поморы Русского Севера уже дав­ным-давно освоили окрестные моря, не считая чем-то особенным зимовки на Груманте, как русские именовали Шпицберген, и даже на Новой Земле. Не были недосягаемыми и устья вели­ких сибирских рек. Притом первые из этих ни с чем не сравнимым по геро­изму походов, вполне возможно, могут быть датированы… еще первыми века­ми второго тысячелетия новой эры.

Около трех десятилетий назад, работая на Камчатке, я заехал на Ушковское озеро, где уже не первый год вела раскопки археологическая экс­педиция члена-корреспондента АН СССР Николая Николаевича Дикова. Еще в палеолите здесь обитали, охо­тясь на мамонтов и рыболовствуя, древние племена, перебравшиеся позднее по существовавшему между Азией и Америкой сухопутному мо­сту в Новый Свет и ставшие таким об­разом предками кое-каких индейских племен. Так вот, Николай Николаевич показал мне загадочное фото, запечат­левшее одну из находок на реке Ана­дырь. Никакого отношения к палеоли­ту она не имела, зато очень похожа была на кресала, с помощью которых добывали огонь во времена Киевской Руси и новгородских ушкуйников.

- Прибрежные слои, в которых мы это обнаружили, — сказал Диков, — от­носятся примерно к XI-XII столетиям. И ведь совсем немудрено предста­вить, что некая ватага данников Ярос­лава Мудрого добралась до Чукотки! В принципе это могло произойти. Я консультировался с климатологами, и те подтвердили, что в тот период льды отступали на север, океан при­открывался, а суда для морских похо­дов в то время на Руси уже были. Но основывать такую версию на одной-единственной находке все же нельзя…

 

…Вернувшись к заочному диалогу Ло­моносова и Макарова, нетрудно под­метить, что первый смотрел на Аркти­ку с точки зрения чего-то типа совре­менной геополитики, а второй ближе к позиции тоже современного праг­матичного бизнесмена. Осуществись их мечты и прогнозы чуть пораньше, чем это произошло на самом деле, и вся история России могла сложить­ся по-иному. Вспомним злосчастную Русско-японскую войну. Когда решено было направить во Владивосток эска­дру с Балтики, звучали предложения рискнуть и попытаться пройти в Ти­хий океан полярными морями. В слу­чае успеха японцы никак не смогли бы перехватить наши корабли на подсту­пах к Владивостоку, а значит, удалось бы избежать и цусимской катастрофы. Конечно, одного только ледокола «Ер­мак» для подобной проводки могло бы и не хватить. Других подобных судов не было, и эскадру отправили вокруг Азии южным путем со всеми хорошо известными последствиями.

…Но альтернативная история все же удел фантазеров, а что касается долго­срочного и перспективного освоения Арктики, то адмирал и академик ни­чуть не ошиблись, прогнозируя выго­ды. Между прочим, ни тот ни другой практически не затрагивал вопроса о богатствах арктических и субаркти­ческих недр — время для этого еще не пришло. Зато Степан Осипович Ма­каров размышлял о том, что хорошо бы наладить выпуск стерляжьих кон­сервов, и просчитал, сколько же тысяч пудов мяса можно вывозить из Сибири при освоении морского пути от Лены и Енисея до европейских портов.

Однако… консервы из стерляди или из говядины требуют олова, а его-то у нас и не хватало. В известном рома­не Олега Куваева «Территория» упоми­нается, что дефицит олова был столь острым, что приходилось извлекать этот металл из старых консервных жестянок. А войну нельзя выиграть не только без патронов или снарядов, вой­ну не выиграть без продовольствия для армии, а значит, без консервов. Спаси­тельное олово, а если точнее, касси­терит, из которого его выплавляют, пришло как раз с северо-востока. Про колымское и чукотское золото я уже и не говорю. А это лишь одно из со­кровищ, ставших доступным благодаря предвидениям Ломоносова, Макарова и многих других не знаменитых, а ча­сто оставшихся для истории безымян­ными героев Арктики.

Сошлюсь на мнение Ивана Алек­сандровича Гончарова: «Вы знаете, что были и есть люди, которые подходили близко к полюсам, — записал он в своем дорожном дневнике, добираясь после плавания на фрегате «Паллада» с Даль­него Востока в Санкт-Петербург, — обошли берег Ледовитого моря и Се­верной Америки, проникали в безлюд­ные места, питались иногда бульоном из собственных сапог, дрались со зверя­ми, со стихией — все это герои, которых имена мы знаем наизусть и будет знать потомство, печатаем книги о них, рису­ем с них портреты и делаем бюсты… Но все они ходили за славой. А кто знает имена многих и многих титулярных и надворных советников, коллежских асессоров, поручиков и майоров, кото­рые каждый год ездят в непроходимые пустыни, к берегам Ледовитого океана, спят при 40 градусах мороза на снегу — и все это по казенной надобности. Портретов их нет, книг о них не пишут, даже в формуляре будет сказано глухо: «Исполняли поручения начальства».

 

Печальную сентенцию автора «Обломова», увы, не опровергнуть. Но в куда более поздние времена совсем неред­ко бывало и так, что награда вовремя находила своих обладателей.

…Они искали звезды, чтобы све­рить координаты, но облака зачерни­ли полярное небо. Не больше градуса, какие-то шестьдесят миль разделяли ледокольный пароход «Георгий Седов» и спасательную экспедицию на ле­доколе «И. Сталин». Наконец, боцман Дмитрий Буторин увидел на юго-вос­токе бледные сполохи. Но только к по­лудню, такому же темному, как и утро, капитан «Георгия Седова» Константин Бадигин убедился: вдали не случай­ная зарница, а луч прожектора. Шли восемьсот вторые сутки дрейфа в ар­ктических пустынях. Оставалось еще десять дней ледового плена.

Впереди были объятия на палубе ледокола-спасателя — праздничная встреча на Белорусском вокзале в Мо­скве, тучи приветственных листовок, осыпавших улицу Горького, прием в Кремле и золотые звезды Героев Со­ветского Союза, которые вручил всем пятнадцати седовцам «всесоюзный староста» Михаил Калинин.

- ..А тогда, знаете, на радость ни сил, ни времени не оставалось. Столь­ко дел! В дрейфе мы пароход полно­стью законсервировали, а теперь за считаные дни предстояло оживить машины, все проверить, исправить. Со спасателя Иван Дмитриевич Папанин передавал: «Не тревожьтесь, своих механиков пришлем, все наладят». Да кто у нас на это согласился бы!

Этот мой разговор со вторым меха­ником «Георгия Седова» Сергеем Дми­триевичем Токаревым состоялся в 1985 году, когда отмечалось сорокапятиле­тие окончания уникальной экспедиции. Дрейф для него и для Константина Бадигина начался на ледоколе «Садко». Высокоширотная экспедиция на его борту изучала море Лаптевых. Одной из задач были поиски таинственной «Зем­ли Санникова». Земли этой они не наш­ли, а льды той студеной арктической осенью 1937 года придвинулись к побе­режью неожиданно рано. Три ледоколь­ных парохода — «Георгий Седов», «Ма­лыгин» и «Садко» — зазимовали вместе. Их так и прозвали потом — «Город трех кораблей». Весной самолеты вывезли на материк пассажиров и больных.

Арктические зимовки не бывают легкими, но «Георгию Седову» не повез­ло особенно. Сжатие льдов искалечило руль. Когда летом на выручку прорвал­ся сквозь льды знаменитый «Ермак», «Малыгин» и «Садко» смогли своим хо­дом уйти в свой порт, а третий корабль оказался без управления. Попытки буксировать его не удались. Промедле­ние грозило тем, что в западню угодят уже все четыре судна. Все, кто не мог уже по здоровью оставаться в Арктике, перешли на другие борта. Их сменили добровольцы с «Ермака».

Дрейф «Георгия Седова» в любом случае вошел бы в историю покорения Арктики. Но пятнадцать его участни­ков не просто выживали, ожидая из­бавления, они стали первыми исследо­вателями никем не изученных прежде замерзших просторов и водной толщи под ними. Они наблюдали и фикси­ровали изменения магнитного поля и поведение льдов. Трос для измере­ния глубин пришлось плести самим. На прочность его проверяли, цепляя мешки с мукой, благо вес их был из­вестен. Будку для метеоприборов то­же пришлось изготовлять на борту, пользуясь консультациями с Большой земли. Они и учились в плавании, на досуг времени не хватало.

…Пароход вмерз в огромное ледовое поле. За лето льдина подтаяла. Стоило льдам надавить, как «Георгий Седов» резко накренился, потом еще и еще раз. Под водой оказалось отливное от­верстие запасного холодильника. В ма­шинное отделение хлынула океанская вода. Изнутри ликвидировать течь не удавалось. Машины бездействовали, паровую помпу запустить было невоз­можно. Каждый час, по словам Токаре­ва, океан вгонял 35-40 тонн воды. От­качивать вручную успевали не больше одной четвертой этого потопа.

- Мы с машинистом Николаем Ша­рыповым подошли к капитану, попро­сили разрешения спуститься за борт. Водолазные костюмы надевать време­ни не было. Ныряли в ватниках, — рас­сказывал мне Токарев. — Ладно еще, что телогрейки сразу обледенели, мы будто чешуей покрылись.

По очереди они уходили в прога­лину. Крен стал критическим, стоило льдам сомкнуться и убийственный по­ток уже не остановить. О том, что ста­нется с ними, если подвижка застанет кого-то у борта, задумались потом. Через двадцать минут первый комок промасленной пакли удалось втол­кнуть в отверстие. Поток воды ослаб, можно было продержаться, пока не будут подняты пары в котлах.

…Я рассказал Сергею Дмитриевичу, как в детстве изрезал руки, пытаясь сделать из стеклянной банки лампо­вое стекло по методу седовцев.

- Что вы, — засмеялся он, — у нас тоже не сразу вышло. Механики срезали днище обломками напильников, по­том стали обматывать ниткой, смачи­вали в бензине, поджигали — и в воду… Камельки научились делать, швейные иглы. Дрейф же случайным выдался, не готовились к нему, не ждали.

За 85-й параллелью они провели 296 суток. Дрейфующая станция «Север­ный полюс-1» — 146 дней. Нансеновский «Фрам» — 121 день. За 86-й широ­той зимовщики поневоле задержались на 131 день, на восемь больше «СП-1». Нансену же так высоко на север под­няться вообще не удалось. Практиче­ски «Георгию Седову» довелось стать дрейфующей станцией, оставившей позади 6100 километров от моря Лап­тевых до Гренландского моря.

 

 

Олег Дзюба