Электронное правительство уже не такая химера

На эти и дру­гие вопросы мы попросили ответить кандидата политических наук, эксперта по современным военным технологиям, киберполитике и кибертерроризму Радомира Болгова

РФС: Радомир Викторович, хотелось бы с вами обсудить несколько форм борьбы в виртуальном пространстве, а именно легальную и нелегальную. Мой первый вопрос о легальной и легитимной политике: насколько пер­спективен такой проект, как электрон­ное правительство?

Радомир Болгов: Для электронного правительства не совсем удачен эпи­тет «перспективное», потому что этот термин существует уже более 20 лет. Оно уже не подает надежды, а ста­ло реальностью во многих странах. Кто-то сводит этот термин к межве­домственному электронному взаимо­действию и облегчению получения гражданами электронных госуслуг (например, подача заявки на загран­паспорт, хотя за паспортом все равно придется идти в паспортный стол). А кто-то говорит о принципиально но­вой системе управления государством. Существует даже термин «электрон­ное государство». Но это не важно, а важно то, что электронное правитель­ство уже устоялось как бренд наряду с таким брендом, как открытое пра­вительство (более распространенном в Европе и Северной Америке). Есть даже специальные люди в госструкту­рах и международных организациях, которые занимаются пиаром элек­тронного правительства и открытых данных. Их называют «евангелистами» («technology evangelist»).

Если говорить о будущем электрон­ного правительства, то у разных стран оно разное. Кто застрял на первом этапе (простое веб-присутствие, вы­кладывание на сайте общей информа­ции о госорганах), кто-то уже достиг четвертой или пятой стадии (интерак­тивное взаимодействие государства и граждан, полная интеграция государ­ственных информационных систем). Некоторые говорят о следующем этапе — Web 2.0, когда государство будет взаимодействовать с граждана­ми через социальные медиа, делясь с ними информацией и получая от них отклик. Существуют разные рейтин­ги электронного правительства, са­мым уважаемым из которых является ооновский UN e-Government Survey. Россия в этом году оказалась в тре­тьей десятке (из почти 200 стран), как и в предыдущем рейтинге, т.е. рост есть, но другие страны тоже растут, и на их фоне наш рост незаметен. Рядом с Россией оказались Германия, Ита­лия, Бельгия. Стоит отметить быстрый рост Казахстана, который идет сразу вслед за Россией. Так что электронное правительство — уже не такая химе­ра, как несколько лет назад его назвал Дмитрий Медведев.

РФС: Насколько тесно с электрон­ным правительством связаны пар­ламентаризм и идея электронного парламента?

Радомир Болгов: На пути развития электронного парламента сегодня есть ряд препятствий. Во-первых, он воспринимается гражданами зача­стую как очередная попытка властей создать иллюзию своей легитимности и открытости в условиях, когда фи­нансово-экономический кризис пере­растает в социальные и политические протесты. Во-вторых, многие депута­ты не относятся всерьез к таким про­ектам. Дескать, это очередная игра в демократию. Но и в электронном пра­вительстве, и электронном парламенте главное слово — не «электронный», а «правительство» и «парламент». Соот­ветственно, главная проблема и там, и там — не в проведении проводов и на­стройке компьютеров, и даже не в за­костенелости мышления чиновников и граждан, а административная — нужно реформировать все законодательство, чтобы электронное правительство ра­ботало.

РФС: Другой мой вопрос о нелегаль­ной борьбе: какие наиболее опасные вылазки были совершены кибертеррористами за последнее время?

Радомир Болгов: Хотя об этом мно­го говорят, но на сегодняшний день не зафиксировано ни одного случая кибертерроризма. Здесь нужно разве­сти понятия «информационный терро­ризм» и «кибертерроризм». К первому относится информационное сопрово­ждение деятельности террористов, в том числе и в Интернете (пропаганда, вербовка сторонников, сбор средств, коммуникация между собой). Что ка­сается кибертерроризма, то он вклю­чает в себя использование киберпро­странства для физической атаки, то есть вывода из строя жизнеобеспечи­вающей инфраструктуры (например, через Интернет проникнуть в систему управления атомной станцией и взор­вать ее). Но управление большинством таких объектов ведется изолированно от Интернета. Поэтому крики «Волк! Волк!» сегодня хоть и слышатся, но не так часто, как лет 15-20 назад, ког­да закончилась «холодная война» и американским военным нужно было оправдать огромные расходы на свою деятельность — кибервойна для этого идеально подходила. Но сегодня кас­сандрам, предупреждающим о кибервойне, уже мало кто верит.

РФС: Могу привести пример из стра­шилок последних лет. Якобы был соз­дан вирус, запущенный американски­ми военными в систему управления атомной станцией в Иране, что при­вело к ее выходу из строя. Никаких достоверных подтверждений этого не было. Или сообщение о том, что кибератака израильских военных привела к тому, что на экраны араб­ских бойцов хакерами была вставле­на картинка, показывающая, что все спокойно, но при этом Израиль начал бомбардировку, на которую арабы не реагировали, видя такую картинку: они думали, что все в порядке. Но на­сколько это сообщение правдиво, ска­зать сложно.

Радомир Болгов: Новые тенденции развития Интернета также не обходят стороной мифологию кибервойны. На­пример, развитие «Интернета вещей». Появляется бытовая техника, которой можно управлять через Интернет, на­пример, включить тостер, находясь в другом конце города, чтобы к твоему приезду еда была готова. И тут иде­ологи кибервойны рисуют страшные картины — взрываются тостеры, хо­лодильники, принтеры… Все компью­теризированное население может серьезно пострадать. Это не значит, что нужно назад в пещеры, отказав­шись от всей техники. Здесь эффект отсталости гарантирует только про­центов 30 успеха. В одном из амери­канских рейтингов оценивался киберпотенциал разных государств, и на первом месте оказалась КНДР, сразу за ней — Россия и Китай. Оценка ве­лась по трем параметрам — возмож­ности кибернападения, киберзащиты и зависимость жизнеобеспечивающей инфраструктуры от компьютерных си­стем. Возможности кибернападения у многих сегодня быстро развиваются. Но в кибервойне гораздо сложнее за­щищаться.

РФС: Могли бы вы назвать наиболее эффективные способы для защиты от информационных войн?

Радомир Болгов От информационных атак (как и от кибератак) сложно обороняться, намного легче атаковать. Цензура не всегда работает. К тому же нужно расставить приоритеты — кого мы защищаем? Государство? Общество? Личность? Для каждого из этих объектов будут свои способы защиты. Для личности один из способов — самоконтроль, самоцензура, но на нее сложно рассчитывать. Я поясню, почему считаю, что эффективных способов защиты от информационных атак нет. Личность может создавать информационные угрозы государству, обществу и себе самой. Общество может создавать информационные угрозы государству, личности и себе самому. А государство может создавать информационные угрозы обществу, личности и себе самому. Это только внутри отдельной нации. А если мы выходим на международный уровень, то тут ситуация еще более запутанная. Как видите, это только кажется, что все так сложно. На самом деле все гораздо сложнее.