Татьяна Лебедева: В допинговой «игре» правила меняются постоянно и не в нашу пользу

Какие вопросы предлагаются в анкетах, которые должны заполнять наши легкоатлеты для подачи иска в спортивный арбитраж, если хотят попасть на Игры в Рио? Способны ли услышать наши аргументы иностранные спортивные чиновники? Сколько платит Минспорта России за одну допинг-пробу британской лаборатории? Об этом рассказала в пресс-центре «Парламентской газеты» член Совета Федерации, олимпийская чемпионка Афин-2004 Татьяна Лебедева.

Решение МОК как победу рассматривать нельзя

- Для нас это было как ушат холодной воды. Сначала был шок от решения ИААФ 17 июня, а потом до 23 июня — даты проведения олимпийского саммита МОК — шёл активный прессинг в западных СМИ, чтобы нашу команду отстранить. В итоге МОК оставил всё в силе, и даже с учётом того, что не дисквалифицировали ОКР, что нам оставили шанс попасть в Рио-2016 через суд и выступать под национальным флагом, это решение нельзя рассматривать как победу.

- Сколько исков российских легкоатлетов будет подано в ИААФ?

- 80 исков уже поданы, а целом планируется подача исков от более 150 легкоатлетов. Отмечу, что только 23 июня закончился чемпионат России по лёгкой атлетике в Чебоксарах, без итогов которого нельзя подавать списки — для попадания в сборную спортсмен на национальном чемпионате должен выполнить «олимпийский» норматив. Также в олимпийскую заявку смогли попасть только те спортсмены, которые в течение четырёх лет не были уличены в допинге — этот и другие критерии выдвинула наша федерация, когда в мае плотно сотрудничала с ИААФ. Замечу, что тот же путь должны пройти и наши юноши, и юниоры.

Мне довелось видеть анкеты, которые приходится заполнять спортсменам для подачи исков в CAS, — вопросы в них довольно противоречивые. Например, там есть такой вопрос: уверены ли вы, что ваша допинг-проба хранится правильно? Но это никак не находится в компетенции спортсмена! Как он может знать — стояла она под лучами солнца, вскрывали её или нет, если доступ к пробам закрыт?! Или, например, спрашивается о том, кто забирал допинг-пробу — офицер РУСАДА или ИААФ? Общалась со многими спортсменами, и они говорят: даже если  спрашивают об этом у офицеров, то те отвечают, что не имеют права сообщать — это закрытая информация.

Поэтому наши спортсмены пишут в этих графах: «Не имею информации». И это похоже на подстрекательство — мол, у нас «теневая» система антидопинга. Это всё «работает» на тех, кто пытается доказать, что у нас действует государственная система употребления допинга. Доказательств нет, но, к сожалению, в это верят многие международные спортивные чиновники. А мы почему-то вынуждены оправдываться, что это не так.

- Правда ли, что в качестве доказательства действия такой «допинговой системы» приводят то, что наши спортсмены проходят диспансеризацию перед попаданием в сборную?

- Это так, причём усиление медицинского обследования наших спортсменов произошло ещё с 2010 года. Были случаи смертей спортсменов, у которых не были вовремя выявлены проблемы с сердцем. Для этого нужна была дополнительная диспансеризация, о чём говорилось много раз, но нас за рубежом не слушают.

Почему такое пристальное внимание к России, хотя очевидные проблемы с допингом есть в целом ряде стран: на Ямайке, в США, Италии, Турции, Кении… Меня просят назвать конкретные фамилии — я называю: это и Асаф Пауэл, и Кэмпбелл Браун, и Тайсон Гэй, и Джастин Гатлин, и Алекс Шварц, турецкие атлеты, кенийские. Это звёзды мировой величины, но их страны никто не уличает в том, что там действует система допинга на государственном уровне.

Всё делается для того, чтобы мы не уложились в сроки

- Действительно критерии меняются «по ходу игры». Например, только 17 июня ИААФ вдруг заявила, что будут рассматривать иски тех наших спортсменов, которые последние полгода-год тренировались за границей, а не в России. Таким образом, как считают в ИААФ, будет доказано, что они находились вне «системы» и проходили только международные допинг-тесты. Однако у России уже полгода, после того как нашу допинг-лабораторию РУСАДА лишили аккредитации, действует соглашение с UKAD — британской лабораторией, куда поступают все пробы легкоатлетов из РФ. А собирают пробы шведские допинг-офицеры из IDTM. Всё это, кстати, было сделано также по требованию международных спортивных структур. То есть мы и так полностью открыты и прозрачны, российские спортсмены сдали от трёх до пяти проб за это время. И тут — новое требование ИААФ! Получается, что они не доверяют уже не нашим, а британским и шведским лабораториям и офицерам?

Похоже, всё это делается для того, чтобы мы просто физически не успели «попасть» в установленные сроки. Ведь механизм прохождения заявок от легкоатлетов России на участие в Рио-2016 очень сложен. Спортсмены подают заявку в ИААФ. После её рассмотрения приходит ответ, каких спортсменов могут допустить на Олимпиаду. Кого допустили, те подают заявку к ОКР. ОКР подаёт заявку в МОК, а МОК подаёт опять заявку в ИААФ, уточняя, все ли списки допущенных верны. Параллельно спортсмены подают жалобы в CAS, в которых будет обжалован тот факт, что критерий отбора только тех россиян, которые тренировались последние полгода за границей, появился в очень поздние сроки. Тем более что все спортсмены сдавали допинг-тесты постоянно. Вообще вердикт ИААФ от 17 июня — это для нас ушат холодной воды. О нас «вытерли ноги», и нам надо действовать жёстко.

- Сейчас с нашими спортсменами работает английский адвокат Майк Морган, который имеет хороший процент выигранных дел в спортивном арбитраже. Однако многие сегодня серьёзно сомневаются в объективности решений CAS в отношении наших спортсменов. Каковы ваши ожидания?

- Существуют прецеденты, когда спортсменам удавалось отстоять свои права в контексте борьбы с допингом. Например, уличённым в допинге атлетам уже после окончания дисквалификации запрещалось принимать участие в ближайших Олимпийских играх — эта норма была отменена через разбирательство в CAS. Аргумент — ущемление спортсменов в праве на трудовую деятельность. Значит, и у нас шансы есть, так как CAS использует прецедентное право.

Но никто не знает, сколь долго будет рассматриваться дело. Может случиться так, что вердикт будет вынесен в нашу пользу, только Игры в Рио уже закончатся. Увы, такой сценарий исключать нельзя.

- Известно, что допинг-пробы наши легкоатлеты теперь сдают иностранным лабораториям. Нам приходится это оплачивать?

- Да, за это платит Минспорта РФ. Одна допинг-проба стоит от 300 до 600 евро.

- Сколько проб в среднем сдал один российский легкоатлет с января этого года?

- Минимум три пробы.

- Сколько атлетов сдавали пробы?

- В пул были включены около 250 спортсменов.

- Набегает приличная сумма… А остальные виды спорта из-за дисквалификации РУСАДА также должны сдавать пробы британцам и платить за это?

- Нет, это распространяется только на лёгкую атлетику. Остальные сдают допинг-пробы международным офицерам бесплатно, потому как Россия входит в «пул» двадцати сильнейших спортивных держав мира. И наши допинг-пробы оплачиваются за счёт взносов в ВАДА.

Оппоненты играют на «советском наследии»

- Как показывает развитие событий, сюрпризы нас ждут и в других видах спорта. Так, наша сборная по тяжёлой атлетике может быть отстранена от международных соревнований на год, потому что обнаружена третья положительная проба у российского олимпийца… Хотя пробы эти датируются 2008 и 2012 годами. Справедливо таким образом отстранять всю сборную?

- У тяжелоатлетов ситуация немного другая — такие прецеденты уже были. Так, в 2008 году сборная Болгарии в полном составе пропустила Олимпиаду в Пекине, то же самое происходило с греческими, казахскими, иранскими тяжелоатлетами, а также с нашими спортсменами. Но Международная федерация по тяжёлой атлетике может не только отстранить сборную, но и сузить для страны квоту участников.

- Также идут разговоры о дисквалификации нашей мужской четвёрки гребцов-олимпийцев. Причём в допинге обвиняется Сергей Федоровцев, имеющий именную олимпийскую лицензию. То есть если бы был уличён в допинге кто-то другой, то его можно было бы заменить, а обладателя именной лицензии — нельзя…

- Сейчас любой допинг-случай в России будет освещаться на весь мир — это нужно, чтобы кому-то было проще доказать существование у нас порочной «госсистемы».

- Вы общаетесь с коллегами за рубежом — и со спортсменами, и с чиновниками, и с политиками. Они всерьёз верят в то, что у нас употребление допинга «крышует» государство?

- Против нас в данном случае работают представления, которые остались о нашей стране ещё с советских времён. Тогда никто у нас не скрывал, что медицина должна «помочь» спортсменам — и только потом стало понятно, что это допинг. Сегодня кто-то играет на этом: говорят, что мы не поменяли «советский менталитет». Нам же приходится не нападать, а защищаться — в том числе через суды. И опираться на таких лидеров, как Елена Исинбаева, — наших чистых звёзд, которые ни разу не употребляли допинг.

- У болельщиков создаётся впечатление, что в допинговой истории игра идёт в одни ворота: Россия максимально открывается, но наш спорт только больше маргинализируют. А вы как считаете — возможно ли нам в сложившейся ситуации доказать что-то своим оппонентам, они способны нас услышать?

- Диалог сегодня идёт очень сложно. Мы думали, что движемся в одну сторону, решаем общие проблемы. Считали, что президент ИААФ Себастьян Коэ заинтересован в конструктивном сотрудничестве. Но потом мы поняли, что делали ставку не на того человека: решение о дисквалификации российских легкоатлетов принималось единогласно, что означает, что предварительно шла жёсткая «проработка».

- Какие шаги нам надо делать внутри страны, чтобы избежать в будущем таких скандалов?

- Один из них — выстроить систему производства качественного спортивного питания в России. Сейчас у нас её нет, даже в национальные сборные команды поступает из-за рубежа такое питание, что только после подробных исследований можно убедиться — в данном продукте есть те примеси, которые не указаны на упаковке. В Германии, например, есть товары, которые рекомендованы Национальным олимпийским комитетом. И нам надо сформировать такой реестр продуктов спортивного питания, перевести все эти вопросы в ведение Минспорта, а не Минздрава. На мой взгляд, это может потребовать создания отдельной новой структуры в министерстве.

Беседовал Никита Вятчанин