«Котлы» продержались недолго

Но размах достигнутого неминуе­мо отодвигает поначалу на вто­рой, а то и третий план многие эпизоды, без которых картина проис­ходившего останется неполной. Этим десятилетиями остававшимися в тени фрагментам былого и был посвящен прошедший в Минске экспертно-медийный семинар «Малоизвестные стра­ницы наступательной операции «Багра­тион». Эта встреча историков и журна­листов завершила пресс-тур, организо­ванный для представителей российской и белорусской прессы Постоянным Ко­митетом Союзного государства.

 

Выступления на семинаре и легли в основу этих заметок. Обо всем расска­зать невозможно, я попытался остано­виться хотя бы на отдельных деталях важнейших битв, окончательно осво­бодивших Беларусь и открывших до­рогу на Берлин.

 

Перед тем как во всю мощь загово­рили пушки, на многих участках на­мечаемой операции вовсю стучали молотки. Плотницкое ремесло, кото­рому, казалось бы, должен был прий­ти черед только после ухода фронта на Запад, а может быть, лишь после окончательной Победы, оказалось вос­требованным, как никогда прежде. В известной степени можно смело гово­рить о целой индустрии наглядной де­зинформации, которую командование наступательной операцией разверну­ло на очень и очень недолгие сроки, стремясь отвлечь врага от квадратов истинных сосредоточений войск и предстоящих ударов Красной армии по ложным направлениям.

 

Сил и ресурсов на это было по­трачено немало, но цель оправдыва­ла средства. Легко сказать, но трудно представить, каково было некоторым подразделениям выполнить приказы о создании не менее трех оборонитель­ных рубежей на глубину до 40 киломе­тров. Деревни и города готовили для круговой обороны. Перемещения во­йск вблизи прифронтовой полосы, не говоря уже о ней самой, допускались только ночами, и для неизбежных этих переходов полки, батальоны и даже роты дробили на группы поменьше. О ночных перекурах под открытым не­бом пришлось позабыть, а костры за­прещалось разводить даже днем.

 

Хотел бы я знать, сколько же гвоз­дей понадобилось для сооружения множества макетов танков и муляжей самолетов. Притом саперы их принуж­дали не стоять на месте, как положено конструкциям из дерева, а с помощью лебедок и тросов имитировали движе­ния башен и самих лжемашин.

 

Без малейшего преувеличения мож­но сказать, что древнейшее искусство введения врага в заблуждение было в те летние недели усовершенствовано до блеска к гордости самого Верхов­ного главнокомандующего, гордив­шегося мастерством обманывать про­тивника и охотно рассказывавшего об этом Рузвельту и Черчиллю. Причем есть свидетельства, что сэр Уинстон одобрительно заметил по этому пово­ду: «Правду приходится охранять пу­тем неправды».

 

Интересно, рассказывал ли Ста­лин своим партнерам по «большой тройке» об опыте командующего 3-м Белорусским фронтом И.Д. Черняхов­ского, проявившего себя в обманной игре как тонкий психолог, предуга­давший ход размышлений штабистов армий группы «Центр», а может быть, и берлинских разгадчиков фронтовых комбинаций? Вопреки каноническим правилам он приказал строить ма­кеты тридцатьчетверок и ИС не там, где наступать не собирался, а именно на тех площадях, где намечено было сосредоточить ударные группиров­ки. Обнаружив с воздуха имитацию боевой техники, немцы сочли, что здесь реальных действий ожидать не приходится и попытались подыграть нашим маскировщикам, устроив бом­бардировки… деревянными бомбами. Намек следовало понимать: мол, мы вас насквозь видим! Деревяшки они и впрямь рассмотрели вовремя, но вот пришедшую в нужный момент на сме­ну муляжам настоящую технику, к ко­торой в полной мере относились слова «броня крепка и танки наши быстры», разглядывать на стоянках было позд­но, поскольку она уже ринулась в бой, что явилось для оккупантов кошмар­ной неожиданностью.

 

Результативность боев нетрудно оценить по воистину ураганным ско­ростям ликвидации «котлов», в кото­рые угодили немецкие части: Бобруй­ский котел перестал существовать через три дня, Витебский уничтожен за четыре дня, Минский продержался шесть дней, Вильнюсского не стало после двух дней окружения, столь­ко же немцы удерживали оборону в Брестском котле…

 

Без огрехов, однако же, не обходилось, да и не может, увы, война состоять из одних только салютов и победных реляций. Гром московский или гром кремлевский разражался и над голо­вами уже успевших прославиться во­еначальников. Много лет спустя о та­ких прихотях судьбы устами своего ге­роя поиронизировал Михаил Шолохов: «Ночи напролет просиживает генерал со своим начальником штаба, готовит наступление, не ест, не спит, все об одном думает; под глазами у него меш­ки от тяжелых размышлений, голова раскалывается от разных предположе­ний; все ему надо предусмотреть, все предугадать… И вот двигает он полки в наступление, а наступление-то и проваливается с треском.   Вот тебе и кончен бал! Те, которые оказались убитыми, те, конечно, к генералу пре­тензий не имеют, а те, которые бла­гополучно отдышались после бегства, ругают генерала на чем свет стоит!..

 

Каждый, конечно, согласно уставу, про себя ругает, но генералу от этого раз­ве легче? Сидит он в своей землянке, держится за голову руками… А тут еще звонок по телефону. Вызывают бедного генерала по прямому про­воду из Москвы. Волосы подымают на голове генерала красивую его фу­ражку, берет он трубку, а сам думает: «Несчастная моя мамаша! И зачем ты меня генералом родила!» По телефону его матерно не ругают: в Москве веж­ливые люди живут.. , но говорят ему, допустим, так: «Что же это вы, Иван Иванович, так бездарно воюете?.. Как же это так у вас получилось?..» Тихий такой голос говорит, вежливый, а у ге­нерала от этого тихого голоса одышка начинается и пот по спине бежит в три ручья… »

 

В сорок первом году, как всем нам хорошо известно, подобные раз­говоры иногда заканчивались расстрельным приговором трибунала. Тремя годами позднее до таких край­ностей уже не доходили, но во всем остальном автор незавершенного романа «Они сражались за Родину» абсолютно не отклонялся от истины. На семинаре приводили в пример не­удачу командующего 5-й гвардейской танковой армией П.А. Ротмистрова, прошедшего к началу операции «Ба­гратион» воистину огонь, воду и мед­ные трубы и ставшего после Корсунь-Шевченковской операции маршалом бронетанковых войск. Но при форси­ровании Березины фортуна оказалась явно не на его стороне, встречное сражение с 5-й немецкой танковой армией, переброшенной из Украины, тоже лавров ему не принесло и по настоянию командующего фронтом маршала отозвали в Москву, где он оказался на вполне престижном, но далеком от «подвигов, доблести и сла­вы» посту заместителя командующего бронетанковыми и моторизирован­ными войсками. В военных действиях Ротмистров уже участия не принимал. Его отстранение не все восприняли однозначно, в оправдание приводили действительно серьезный довод о не­хватке горючего, но генерал М.Д. Соломатин, сменивший Ротмистрова на посту командарма, приказал собрать остатки топлива из баков большин­ства машин и заправить этими, так сказать, последними литрами семь-восемь десятков танков, которые и продолжили наступление.

 

 

Немецкие военные любили и любят семейство кошачьих. Современный танк бундесвера они назвали «лео­пардом», а в далекие военные годы своих гусеничных агрессивных мон­стров именовали «тиграми» и «панте­рами». Но была и еще одна «Пантера», укрощать и обезвреживать которую нашим войскам пришлось как раз во время Белорусской наступательной операции. Это кодовое прозвище по­лучил первый оборонительный рубеж из двух полос, нашпигованных огне­выми точками, усиленный всевозмож­ной фортификацией и заграждениями, среди которых почти непроходимым считался «фландрский забор» — колья или рогатки с колючей проволокой в три-четыре ряда, между которыми щедро уложены были мины и для пе­хоты, и для танков. Кто же строил эти ловушки, западни, траншеи и прочее, если одна только главная полоса ухо­дила в глубину до десяти километров, а за пределами, собственно, «Панте­ры» всевозможные оборонительные преграды простирались кое-где даже на 270 километров? Конечно, были у гитлеровцев высококлассные саперы, но для такого размаха работ их явно не хватало. Отвлекать солдат из стро­евых частей тоже было непросто, ре­зервов в группе армий «Центр» было немного.

 

Выход защитники фюрера нашли простой и стопроцентно людоедский. Прямо на линии фронта были устро­ены «трудовые» лагеря, в которые со­гнали ради одной только «Пантеры» около двухсот тысяч мирных жителей из пяти областей Беларуси и России. В архивах сохранились нормы выработ­ки, от которых мороз по коже идет, — за один зимний день от каждого недо­бровольного рабочего немцы хотели получить восьмиметровую траншею глубиной 120 сантиметров и шириной в три четверти метра. За этот воис­тину рабский труд полагалось от 150 до 300 граммов хлеба и литр баланды. Сохранились свидетельства, что за­болевших просто расстреливали или сжигали, облив бензином.

 

Очевидно, что фельдмаршалу Бу­шу, командовавшему группой армий «Центр» до взятия нашими войсками Минска, подобные тыловые «подвиги» напрямую сулили если не петлю, то затяжной тюремный срок, поэтому он постарался сдаться в плен англи­чанам. От скамьи подсудимых его спасла стенокардия, приступ которой избавил создателя «Пантеры» от зем­ной кары.

 

О Белорусской наступательной опе­рации написано много, но самой, по­жалуй, известной книгой о ней уже больше сорока лет остается «Момент истины» Владимира Богомолова. Для большей предметности разговора напомню содержание. Собственно военных действий на ее страницах почти нет. Действие разворачивается между двумя главными этапами «Ба­гратионовской» страды, а это в общей сложности одиннадцать (!) фронто­вых наступательных операций, начи­ная с Витебско-Оршанской и кончая Осовецкой. Успех, как и всегда на войне, зависит во многом от эффекта неожиданности, а он-то под угрозой. Агрессивная немецкая агентура того и гляди насобирает столько фактов, спо­собных дать слишком обильную пищу для умов аналитиков противника и, соответственно, катастрофически ум­ножить количество жертв, без кото­рых на войне и без того не обойтись. Шпионов надо поскорее обезвредить, тем более что дело взял на контроль лично Сталин. Вот и весь сюжет.

 

Книга вышла во многих странах мира, переведена на десятки языков, кроме… польского. Ведущие польские критики и писатели прочли роман еще в семидесятые годы, высоко его оценили, но за малым исключением легли костьми, чтобы не пропустить его в печать на языке Мицкевича, Сенкевича и Тувима. Полякам не по­нравилось, что Богомолов, сам будучи участником описанных событий, не проявил пиетета и почтения к Армии крайовой, которую они привыкли вос­принимать наподобие священной ко­ровы, подразумевающей одно лишь преклонение.

 

Героизма, если считать проявле­нием такового личное мужество, храбрость, готовность и склонность к са­мопожертвованию, на счету «аковцев» действительно немало. Однако про од­нозначное восхищение ими говорить все же не приходится. На Минском семинаре, давшем повод и материалы для этих заметок, роль Армии крайовой предстала совсем не столь одно­значной, как ее принято воспринимать в Польше. Оказалось, что столкнове­ния между советскими партизанами и «аковцами» начались еще в 1943 го­ду, и накануне Белорусской наступа­тельной операции Центральный штаб партизанского движения вынужден был пойти на разрыв сотрудничества с АК и подготовить документ о разо­ружении ее отрядов. Главное командо­вание АК ответило тем же, запретив своим бойцам контакты с советскими партизанами. Поведение вчерашних союзников не будет казаться удиви­тельным, если вспомнить, что Армия крайова была создана эмигрантским правительством Польши для восста­новления этого государства в грани­цах 1939 года, а значит, поглощения им Западной Беларуси. Недаром на се­минаре констатировалось, что в целом «борьба с немцами» нередко сводилась к уничтожению неугодных им белору­сов-педагогов, чиновников вместе с семьями.

 

Одна из попыток АК погромче за­явить о себе была связана с планом «Острая Брама», предусматривавшим захват Вильнюса до подхода Красной армии. Из этой авантюры ничего не вышло, и часть «аковцев» прорвалась на запад, многие были разоружены, а кое-кто ушел в подполье и занялся от­кровенным терроризмом, истребляя неугодных, сжигая их дома и уничто­жая православные церкви. Самодея­тельностью здесь и не пахло. В дивер­сионной школе, работавшей в имении Дитрики Лидского района, успели обу­чить почти двести подрывников. Счет диверсий на железной дороге и терак­тов перевалил за две сотни.

 

Вот какую память оставили о себе те, для кого момент истины так и не наступил.

 

Олег ДЗЮБА, фото автора