Что нам мешает повторить опыт правительства Маслюкова?

 

Нынешняя кризисная ситуация в нашей экономике очень по­хожа на ситуацию 1998 года, разве чуть менее драматична. В обоих случаях мы столкнулись c резкой девальвацией рубля, неконтролиру­емой инфляцией, когда экономика попала в стагфляционную ловушку.

 

Тогда выбор был между двумя вариантами: Вашингтон рекомендо­вал поднять процентную ставку до 80, поскольку инфляция доходила до 20 процентов за месяц, не вводить никаких валютных ограничений и отдать все на усмотрение стихии рынка. Предполагалось, что уста­новится новое равновесие и эконо­мика воспрянет благодаря притоку иностранного капитала. В спасители нам предлагали «диктатора» арген­тинских реформ Доминго Кавальо. Правительство Маслюкова отказа­лось от его услуг и вместе с Центро­банком сделало все по-своему. Не подняли процентную ставку (наобо­рот, она стала отрицательной), уста­новили валютные ограничения, при­чем зафиксировали валютную пози­цию коммерческих банков, не стали ограничивать кредиты и практиче­ски заморозили курс рубля. Тогда впервые опробовали технологию ре­финансирования комбанков от экс­портных контрактов предприятий, пресекли взвинчивание монополи­стами тарифов (железнодорожники собирались поднять их в три раза!).

 

Благодаря этим простым мерам и вопреки советам монетаристов, предлагавших бороться с инфляци­ей путем сжатия денежной массы и повышения процентных ставок, мы получили «экономическое чудо». Суть его в том, что промышленность начала расти с темпом больше одно­го процента в месяц, сколько сейчас мы даже за год недобираем, а ин­фляция снизилась втрое.

 

Сегодня все делается наоборот. Последствия налицо — российский рынок превратился в мекку для спе­кулянтов. На колебании курса рубля образуются гигантские сверхпри­были за счет обесценения рублевых сбережений и доходов граждан. За два года они составили порядка 50 миллиардов долларов. Получается, что вся российская экономика ра­ботает на спекулянтов, а они пере­водят сверхприбыли в офшоры.

Причина одна — заинтересован­ность весьма влиятельных игроков в российской экономике в валютно-финансовых спекуляциях, которые дают астрономическую прибыль. Она-то и мешает развернуться в сторону реального сектора… Думаю, если бы мы после дефолта 1998 года взяли на вооружение монетарист­ские рекомендации, разразилась бы экономическая катастрофа и стра­ны уже не было бы. Что нам сегод­ня мешает повторить спасительный опыт правительства Маслюкова?

 

 

председатель Совета ТПП РФ по промышленному развитию и конкурентоспособности экономики России

 

В этом году исполнится 25 лет с начала проведения экономических реформ, которые встроили Россию в мировую эконо­мическую систему сырьевым при­датком. Отсюда наши сегодняшние серьезные проблемы. Нужна актив­ная государственная экономиче­ская политика, которая обеспечит хозяйство дешевыми ресурсами, стимулирует производство низки­ми налогами, поддержит экспорт и позволит людям реализовать свои способности. Власть говорит о низ­ком уровне безработных, но если взять не только официально заре­гистрированных, но всех нетрудо­устроенных, кто ищет место, то в совокупности это будет 5,5 процен­та экономически активного населе­ния. Прибавьте полтора миллиона охранников, которые стоят у каж­дой двери и не производят ничего ценного. Плюс полтора миллиона бухгалтеров, которые делают по большому счету ненужную рабо­ту… Путь борьбы с недовостребованностью человеческого капитала, которая у нас очень высока, изве­стен — создание качественных рабочих мест. И прежде всего на селе, которое по количеству незанятых значительно опережает город. За последнюю четверть века произ­водство продовольствия удвоилось во всех регионах мира, в России же оно упало на 40 процентов.

 

Дело не в экономических санк­циях против России. Все наши проблемы больше внутреннего порядка. Базисом экономической политики должны быть не столь­ко реакции на внешние раздра­жители, сколько анализ и созда­ние равных условий конкуренции для российских производителей. В Швейцарии, например, дотации фермерам составляют 900 евро на гектар обрабатываемой площади, в России — 5, которые к тому же распределяются непрозрачно и до­стаются далеко не всем. Соответ­ственно, нам нужно либо повысить дотации, либо защитить крестьяни­на пошлинами или квотами. Или же обеспечить его гораздо более деше­вым ресурсом, чем у швейцарского фермера. Евросоюз не стесняется применять ограничительные меры. И нам не надо их бояться, главное — правильно применять. В этом году рост российского сельхозма­шиностроения достиг 25 процентов и не только из-за девальвации руб­ля, но и благодаря программе суб­сидирования крестьян на четверть стоимости сельхозтехники. К со­жалению, с этой программой мно­гие в Правительстве борются, со­кращая ее долю в бюджете. Даже если мы вложим все нефтяные до­ходы в инфраструктуру, наша стра­на без реального сектора ничем не оправдает свое существование.

 

 

член Экономического совета при Президенте РФ

 

По поручению председателя Правительства РФ я возглав­лял большую группу экспертов, ко­торая предложила новые подходы к созданию стратегии развития. Смысл в том, чтобы сначала опре­делиться, куда идет Россия.

 

На мой взгляд, момент наивысшего успеха нашего государства — это 60-е годы прошлого века, когда СССР ли­дировал в освоении космоса, создании атомной промышленности. Это была социально привлекательная держава и одновременно общество, пораженное экономикой дефицита. Такое противоречие привело к появлению транзит­ного тренда. Предложу гипотезу: в 90-е годы мы перешли не к рыночным демократическим системам, а от эко­номики дефицита к обществу потре­бления. Этот невиданный в истории, успешный переход к лопающемуся от бессмысленного потребительства со­циуму завершился к 2007 году. Перво­начальный расчет на то, что рынок все расставит по своим местам, не учел такую вещь, как трансакционные издержки: при наличии тех или иных сил сопротивления, неравномерного распределения богатства не возникает автоматического равновесия и эффективности. Стали заимствовать западные институты, но они не при­живались в России или же изменяли свою природу. Долго боролись за за­кон о банкротстве, а потом обнару­жили, что он оказался замечательным инструментом рейдерского захвата.

 

Отсюда моя вторая гипотеза: мы имеем вполне совершенные экономи­ческие определенного вида институты (их называют экстрактивными, то есть институтами извлечения ренты. — Л.Г.), позволяющие узкой группе граждан управлять экономикой государства для собственной выгоды и препятству­ющие остальным извлекать для себя выгоду из участия в экономических отношениях. Поэтому призывы совер­шенствовать институты меня пугают. Это ведет к еще большему извлечению ренты — монопольной, административ­ной и всякой другой.

 

Третье. Сейчас возникает один вопрос: куда дальше идти? Как сделать, чтобы страна была великой, имела большие задачи, лидировала в научно-техническом, экономическом и социальном творчестве? Нельзя ли, решая задачу сытости, одновременно вернуться к вопросу о долгосрочных целях развития? Это и есть главная развилка сегодняшнего дня. Поэтому тот поиск, который сейчас начался в области долгосрочного развития на 15-20 лет, и попытки выйти из ловушки экстрактивных институтов, которые маргинализируют Россию в мире, — это попытка, завершив вопрос о транзите в общество потребления, открыть новые задачи для движения страны вперед.