Чему же учат в школе

Родители и учителя, чиновники и законодатели сегодня активно выясняют, что и когда читать нашим детям. Обозреватель «Парламентской газеты» провела урок литературы в одной из московских школ и выяснила, как же старшеклассники воспринимают классику.

    Назад, в прошлое….

    В конце 90-х годов, получив диплом преподавателя русского языка и литературы, я устроилась в школу, которую сама когда-то окончила. Песталоцци из меня не вышло, и через три года я сменила самую гуманную профессию на «вторую древнейшую». И вот, спустя шестнадцать лет, снова стою у доски. Слава богу, школьная программа в десятом классе почти не изменилась: мне с учениками предстоит обсуждать сказки Салтыкова-Щедрина. Тема не самая сложная, но теперь учеников не ограничивают,  как прежде, двумя-тремя «программными» сказками. Они могут выбрать любые из тридцати, вошедших в сборник «Сказки для детей изрядного возраста». Выясняю, какие сказки рекомендуют авторы учебника? «Я им не пользуюсь, даже не знаю, как он выглядит», – огорошила меня учитель русского языка и литературы московской школы №752 Ирина Мельникова, которую мне разрешили заместить. Как выяснилось, «продвинутые» педагоги черпают идеи на профессиональных сайтах, где выложены конспекты и презентации уроков по всем темам. Правда, после просмотра некоторых из них создается впечатление, что ты совершаешь виртуальное путешествие в прошлое. «В своих сказках Салтыков-Щедрин обнажает конфликт между правящей верхушкой и угнетенным простым людом, нещадно бичует самодержавие», эти формулировки наводили тоску даже в моем детстве. Если и учебник написан таким языком, неудивительно, что учителя его игнорируют. В итоге я решила не пользоваться чужими рецептами. Тем более, литература – не алгебра. Она учит размышлять, излагать и аргументировать свою позицию. Вот и посмотрим, какие мысли вынесут из сказок Салтыкова-Щедрина современные старшеклассники.

Зачем на уроке айпад

В школу я пришла ни свет ни заря. Подготовила экран, потренировалась  запускать и «сворачивать» презентацию по биографии писателя. Сегодня педагогу показать свою техническую  беспомощность – все равно, что двадцать лет назад на глазах у всего класса сесть на стул с кнопкой. «Она не юзает», – презрительно отзываются дети о наставниках, которые владеют компьютером на уровне обычного пользователя. Звенит звонок, я небрежным движением включаю пульт. Но этого никто не оценил, потому что в классе всего пять учеников. У меня начинается легкая паника, но показывать этого подросткам нельзя. «А у вас, как в театре, три звонка?» – осведомляюсь у присутствующих. «Один, но обычно Ирина Сергеевна ждет еще минут пять, вы же знаете, какая в нашем районе транспортная обстановка», – дипломатично отвечает девушка за первой партой. Сразу после этих слов в класс, запыхавшись, вбегает человек десять. Узнав, что  вести урок буду я, они, не скрывая удивления, усаживаются и достают из сумок «айпады,» телефоны и прочие девайсы.

К моему удивлению, книг я ни у кого не заметила. Один парень скашивает глаза на экран – и до меня доходит, что сказки закачаны у них на гаджеты. По новым правилам, это не возбраняется. А в мою бытность учителем, помнится, единственным инструментом были мел, книжка и указка. Рассказываю про Салтыкова-Щедрина и украдкой наблюдаю за классом. Как и в любом коллективе старшеклассников, здесь есть любители жареных фактов. Они обожают изводить преподавателя вопросами: «А вы знаете, сколько весил мозг Ивана Тургенева, какие суммы проигрывал Николай Некрасов в карты и сколько возлюбленных было у Александра Блока?»  Еще не так давно реакция учителя на этот вопрос была вполне предсказуемой: он или прикидывался глухим или грозно обрывал зарвавшегося школяра: «А тебя, Иванов, это не касается». Но технически продвинутый педагог постарается любую, даже самую двусмысленную ситуацию обратить в свою пользу. «Какой ты молодец! Я пришлю тебе на почту еще несколько интересных ссылок, заодно и презентацию к следующему уроку подготовишь». В другой раз ученик сто раз подумает, прежде чем что-то ляпнуть. Но у Салтыкова-Щедрина безупречная биография, и любители «компромата» явно скучают.

Пискарь как жертва дедовщины

Переходим непосредтвенно к сказкам. Большинство выбрали «Премудрого пискаря». Но если мои ученики пятнадцатилетней  давности клеймили этого персонажа позором за трусость, то современные подростки не столь категоричны. «Если время опасное, то лучше отсидеться», –  замечает молодой человек. «На месте пискаря я бы занялся самообразованием», – отпускает реплику его сосед по парте. Следующая сказка «Карась-идеалист» – рекордсмен по количеству ученических перлов. «Карась много и красиво говорил, и при этом не знал о дедовщине», – на полном серьезе рассуждает десятиклассник. По его версии, герой сказки стал жертвой неуставных отношений, а щука его съела, потому, что она старшая по званию. Пытаюсь объяснить, что во времена Салтыкова-Щедрина не было дедовщины в привычном для нас понимании. «Автор здесь критикует либералов», – вдруг оживляются любители жареных фактов. Вспоминаем об увлечении, Салтыкова-Щедрина идеями французских социалистов-утопистов, посещении вечеров у Петрашевского, а потом его разочаровании в либеральных идеях. Любители жареного готовы провести аналогию с недавними событиями, из-за которых слово «либерал» , как и во времена Салтыкова-Щедрина, нередко употребляется в негативном контексте.

Проверка на прочность

Вспомнилось, как на заре моей педагогической карьеры меня проверяли на прочность ровесники сегодняшних учеников. Особенно усердствовал один из них, десятиклассник Петя. Мать его надрывалась на трех работах, а отец беспробудно пил и поколачивал Петю и его брата. Как-то раз перед уроком я обнаружила, что моя указка сломана, мел разбросан по полу, а на доске, прямо под датой и темой урока, написано похабное слово. Стараясь сохранять спокойствие, я поинтересовалась, кто это сделал. «Ну и чо теперь?» — ухмылялся Петр, который и не думал отнекиваться. Сгребла Петю в охапку и повела, как объявила всем, к директору. А на самом деле – в глухой уголок, где дала волю своему гневу. Одной рукой я держала его за шиворот, а другой трясла перед его носом огрызком указки и грозила доломать ее о его голову, если он когда-нибудь приблизится к моему столу ближе, чем на метр. Вернувшись в класс, Петя молча стер с доски постыдные каракули. С этого дня его словно подменили, и больше в этом классе у меня не было проблем с дисциплиной. Грустно сознавать, что он зауважал меня после того, как поставил на одну ступеньку  со своим негодным отцом, но в этом случае – тысячу раз прав Антон Макаренко –  другие методы были бы, наверное, бесполезны.

    Сегодняшние мои ученики производят впечатление воспитанных молодых людей. Я обещаю собрать тетради и выставить оценки за конспект. Этого достаточно, чтобы все послушно взялись за ручки. Они снова меня шокируют открытием: главная мысль сказки «Дикий помещик» – что имеем, не храним, потерявши, плачем. На мой взгляд, это утверждение гораздо ближе к истине, чем покрытые нафталином фразы про борьбу с самодержавием. А вот сказка «Пропала совесть» не допускает разночтений. Нельзя обращаться с совестью как с товаром. Блестяще! Мы подводим итоги, звенит звонок. Некоторые ученики продолжают тянуть руки, потому что не успели высказаться. Их суждения порой неуклюжие, но искренние и «не тронутые скептицизмом», как говорил сам Салтыков-Щедрин. И еще они не ищут подсказок у критиков, а стараются до всего дойти своим умом. Разве не о таких читателях 130 лет назад мечтал великий сатирик!

    …За пятнадцать лет в школе многое изменилось, но сами ученики такие же, как и раньше, – максималисты, не признающие полутонов, одновременно дерзкие и ранимые. Они любят испытывать учителей на прочность, но, если наставник становится для них авторитетом, привязываются к нему раз и навсегда. Как и тысячу лет назад учитель – самая ответственная и вместе с тем благодарная профессия. И мне впервые в жизни стало жаль, что я больше не отношусь к ее представителям.