Жесткий фактор «мягкой силы»

В этом убежден проректор по научной работе Московского государственного института международных отношений, директор Центра военно-политических исследований, профессор кафедры всемирной и отечественной истории Алексей Подберезкин

РФС: Алексей Иванович, какие основные угрозы стоят се­годня перед Россией?

Алексей Подберезкин: На самом деле вопрос не такой простой, как кажется. Если его формализовать для пони­мания, то я бы его разделил так: во-первых, на внешние реалии, в разной степени объективно угрожающие России, например, глобализация или контроль международных финансовых институтов. Вторая подгруппа — это то, что в нашей стратегии национальной безопасности называет­ся внешней опасностью, когда международная обстановка трансформируется в угрозу извне. Наконец, третья группа — это угрозы военные, причем они могут быть как внутрен­ние, так и внешние. Поэтому спектр угроз очень велик. Экс­плицитные — в ярко выраженной форме, имплицитные — в скрытой форме, например, это политико-психологическая форма использования военной силы.

РФС: Я как раз об этом хотел спросить. Насколько актуаль­на сегодня проблематика информационных и манипулятивных психологических войн?

Алексей Подберезкин: Понимаете, допустим, у меня есть ядерное оружие, я могу вам нанести удар. Я совсем не угро­жаю вам, но очевидно, что есть потенциал, и если вы не будете делать то, что я хочу, я могу атаковать.

РФС: Своего рода психологическое давление?

Алексей Подберезкин: Психологическая форма использо­вания военной силы, если наукообразно называть. Для нас сейчас важно понять, что в отношении разных субъектов международных отношений, или, как говорят, факторов во­енно-политической обстановки, эти угрозы отнюдь не одно­значны. Например, если у государства есть ядерное оружие, степень использования против него собственных военных угроз очень рискованная, минимальная — один процент. Ес­ли государство не имеет оружия массового уничтожения, не только ядерного, вообще никакого, тогда степень использо­вания против него военной силы резко возрастает. Но при всем при этом есть одна общая закономерность — невоенные силовые методы вытесняют военные. В отношении между великими державами, тем более обладающими ядерным по­тенциалом, невоенные силовые средства, конечно, преобла­дают. Они очень четко просчитываются, есть алгоритм их использования, который проходит в несколько этапов. Са­мый простой — создание неких социальных групп, их выпестывание, развитие, превращение в некую оппозицию и т.д.

Возьмем ту же самую Украину. Алгоритм всех этих оранжевых революций, цветных и прочих, элементарен. Существует схема, которая была в свое время разработана за рубежом, где есть около двадцати пяти фаз: поддерж­ка диссидентов, которые затем перерастают в оппозицию; поддержка СМИ, институтов гражданского общества, враж­дебных политической системе. Здесь надо понимать, что очень многое зависит от развития собственных институ­тов, национально-ориентированных, без которых противо­действовать этому внешнему влиянию невозможно. Вы не можете танками помешать созданию неблагоприятной общественно-политической ситуации в стране какими-то, пускай, небольшими, локальными выступлениями каких-то социальных групп. Это бессмысленно и даже опасно.

РФС: Как я понимаю, вы говорите про «soft power», мягкую силу.

Алексей Подберезкин: Да, то, что называют у нас «soft power» и не раскрывают. На самом деле «soft power» — сложное понятие, которое включает в себя национальный человеческий капитал. Он делится на две вещи: во-первых, собственно человеческий потенциал — это уровень образо­вания, здравоохранения, душевого дохода. У нас 143 мил­лиона граждан, но они все разные. Понятно, что есть нечто среднее. Но чем больше людей, обладающих высоким ка­чеством человеческого потенциала, тем они более патрио­тичны, образованны, здоровы, менее подвержены влиянию, у них больше доверия к власти.

И вторая часть — это институты реализации челове­ческого потенциала, потому что сам по себе он не может быть реализован. Предположим, я как доктор наук обладаю каким-то человеческим потенциалом, даже высоким. Ан­гличане, кстати, подсчитали любопытную вещь, они про­вели эмпирическое исследование, что IQ человека с выс­шим образованием повышает душевые доходы ВВП на 450 фунтов, кандидат наук уже в 1,5 раза больше, а доктор наук еще больше. Поэтому мы заинтересованы в том, чтобы у нас все люди были с высшим образованием, а лучше всего — все доктора наук. Это сверхзадача. Человеческий потен­циал сам по себе может быть реализован только через ин­ституты. Предположим, я работаю в МГИМО, а это уникаль­ная структура для реализации человека, она и выращивает, и дает возможность самореализоваться — печатать книги, статьи, проводить семинары, лекции, командировки и т.д.

Государство должно быть заинтересовано в том, чтобы развивать человеческий потенциал и институты его реали­зации. У нас же, к сожалению, когда говорят об институтах реализации, почему-то все сводится к комиссиям по правам человека, правозащитным организациям. Это глупость. В свое время, когда создавался Совет при Президенте, я уча­ствовал в его создании, писал положения, он же назывался по-другому: «Совет по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека». Это «содей­ствие развитию институтов гражданского общества» клю­чевое понятие. Оно выпало, осталось «по правам человека», а это совсем другое. Правозащитные же организации — только часть институтов гражданского общества, и причем далеко не самая главная. Нам нужны общество историков, общество знания… Очень хорошо, что сейчас восстанавли­вается ДОСААФ. Вот без этих институтов государство дей­ствительно беззащитно. На это надо тратить деньги, потому что те, кто пытается использовать свои институты граж­данского общества, нам их навязывают, и делают это очень успешно. Сейчас противоборство государств переходит в сферу цивилизационную, в сферу противоборства наций.

Для того, чтобы уничтожить нацию, не обязательно занять ее территорию, нанести ей военное поражение, гораздо про­ще изменить ее систему ценностей, и она будет делать то, что ты хочешь. Ведь Советский Союз никто не оккупировал…

РФС: Алексей Иванович, в связи с этим хочется задать философский вопрос: что в проблематике безопасности первично, идея или материя? Поясню. На что государство и налогоплательщики должны тратить деньги: на укрепление реального физического щита или же на воспитание и пси­хологическую оборону?

Алексей Подберезкин: Все очень просто. Есть одна общая категория, базовая и принципиальная для безопасности, для нации, для государства — это система национальных ценностей и национальных интересов. Именно она является основной базой. Если у вас военная мощь не будет на этом основываться, то вы, во-первых, не создадите адекватный военный потенциал, а во-вторых, не сможете управлять вооруженными силами. Военная организация — это очень сложная система, где не только Министерство обороны, там еще больше сорока других структур. Как ими управлять?

Предположим, если вы ориентируетесь на защиту систе­мы национальных ценностей, то для вас высший приоритет — развитие Отечества, науки, образования. Без этого вы не можете создать передовые технологии, а без них вы не соз­дадите современные виды системы вооружения и военной техники. Вы не сможете, опираясь на чужую систему цен­ностей, создать передовые технологии, вы их можете толь­ко купить. К тому же вам никто не продаст современную систему оружия. Даже если у вас море денег, вы купите уже не очень современную да еще и на определенных полити­ческих условиях. Это военно-техническая сторона вопроса.

Если говорить о вооруженных силах, это еще более по­казательный пример. Чем выше качество человеческого по­тенциала, тем они боеспособнее.

Приведу пример, с которым, может, многие историки не согласятся. Во Второй мировой войне между Советским Со­юзом и коалицией во главе с гитлеровской Германией было примерное равенство в соотношении военных сил. Хотя по сей день спорят, у кого было больше современных танков, самолетов и т.д. Но всегда возникает вопрос: почему первые месяцы войны были такими не удачными для нас? Неожи­данность, неверие в разведку и т.д. На самом деле, на мой взгляд, главными были другие факторы. Первый — низкое качество человеческого потенциала наших военнослужащих, они были необразованны. В своей массе, если человек до­стигал десятилетки, он уже был командиром не только от­деления, а, может, уже и взвода. А многие ведь были вообще неграмотны. И второй — система управления войсками была не на очень высоком уровне. Не потому, что системы связи были хуже, а потому, что подготовка командного состава была низкая. Вот в чем проблема! В 1941-м и 1942 годах, через кровь, через поражения, через ошибки мы научили человека профессии солдата, и тогда мы получили лучшую в мире армию образца 44-го, 45-х годов.

РФС: Но все это уже история. Что же мы имеем сегодня?

Алексей Подберезкин: Мы имеем, очевидно, более низ­кий человеческий потенциал, и это легко проверить, он измеряется индексом, который ввела Программа развития Организации Объединенных Наций. Этот индекс не самый совершенный, но как инструментарий он достаточно хоро­ший. Он показывает, что мы не состоим в группе стран с вы­соким индексом человеческого потенциала. Я могу сказать, что при Советском Союзе мы входили в двадцатку, а сейчас —на семидесятом месте. В последние годы мы поднимаемся, мы поднялись на пять, семь, десять позиций. Но все равно
мы далеки от идеала, хотя и вошли в группу развитых стран
с высоким душевым доходом. По многим негативным показателям мы держимся на высоком уровне: у нас высокая
смертность, низкая продолжительность жизни, загибается
наука. Надо вещи называть своими именами.